Судьба, судьбою, о судьбе… - Лилиана Иоганес-Эдуардовна Бреверн

В семидесятом году на мой редакторский стол лег перевод удивительнейшей книги, вышедшей в Лиссабоне в 1614 году. Называлась она очень пространно: «Странствия Фернана Мендеса Пинто, где сообщается о многих и многодивных вещах, которые ему довелось увидеть в королевствах Китайском, Татарии, Сорнау, оно же в просторечии Сиам, в Каламиньяне, Пегу, Мартаване и во многих других королевствах и княжествах Востока, о которых в наших западных странах мало или даже совсем ничего не известно». Но как я позже поняла, этими необыкновенными приключениями Мендеса Пинто, купца, солдата, пирата, путешественника и дипломата, упивалась вся Западная Европа. Читателя увлекал острый сюжет, повороты судьбы главного героя, яркие описания экзотических стран, лежащих на краю земли.

Перевод романа был сделан известным ленинградским переводчиком Иваном Алексеевичем Лихачевым, тогда еще мне незнакомым.

— Так, — сказала я заведующему, — перевод есть, а оригинала нет?!

— Нет! — ответил он мне. — Лихачев переводил с испанского перевода, и, как он говорил, сверял с немецким.

— А как же быть мне? Я же должна сверить с португальским оригиналом?!

— В Библиотеке иностранной литературы книги нет. Позвоните в Ленинку, узнайте у них. Может, в отделе редкой книги есть оригинал?

Я позвонила в Ленинку. Да, в отделе редкой книги португальский оригинал был. Но, как мне сказали, читать и работать с ним можно будет только в читальном зале. Так я и просидела в читальном зале отдела редкой книги Ленинки более полугода. Сегодня даже невозможно представить, как трудно мне было тогда. Оригинал был, естественно, на старопортугальском. Но я-то старопортугальского не знала. Однако со временем, работая с высокопрофессиональным переводом Ивана Алексеевича Лихачева, даже перестала замечать, что сверяю его со старопортугальским оригиналом. Оказалось, что и такое возможно при качественном переводе. Вообще ленинградских переводчиков-профессионалов — Донского, Косс, Чежегову, Цывьяна, Шмакова — я всегда очень высоко ценила, как, впрочем, и московских: Любимова, Лысенко, Гелескула, Тынянову, Витковского. Ну, а что касается переводчиков-непрофессионалов и сиюминутной «маловысокохудожественной литературы», как говорил Зощенко, политического звучания, которую нам нет-нет да и предлагали к изданию вышестоящие организации, — их я старалась по мере своих сил избегать, входя в конфликт с заведующим и, соответственно, получая стресс за стрессом. А тут над подготовкой к изданию «Странствий Фернана Мендеса Пинто» со мной работал хорошо знающий свое дело слаженный профессиональный коллектив: переводчик Иван Алексеевич Лихачев, авторы предислбвия и комментариев Яков Свет и Дега Деопик. Ну и художник, конечно, — Георгий Клодт.

За работу над этой книгой я получила Диплом второй степени на ежегодном издательском конкурсе на лучшую редакторскую работу. Вот так! После чего уставшая, но довольная поехала в очередной раз в Дом творчества писателей «Коктебель».

XXII

Коктебель, Коктебель, как я скучаю по тебе и как боюсь и даже не хочу увидеть тебя сегодня. А в далеком шестьдесят пятом, когда я впервые вдохнула полной грудью твой морской, степной и горный воздух, ты был необыкновенно хорош собой и чужд сегодняшним русско-татарско-украинским страстям, бушующим на твоей благословенной земле. Тогда ты благоухал цветущей белой акацией, сиренью, дроком и еще чем-то не-

уловимо коктебельским, которого не было, нет и никогда не будет на земле, и встречал нас с распростертыми объятиями.

В Коктебель мы с мужем всегда приезжали в конце апреля. В это время года в парке Дома творчества писателей уже буйно цвела сирень и белая акация и начинало распускаться иудино дерево. Чуть позже, в первых числах мая, всеми нами любимая Библейская долина вспыхивала выстилающим ее огненно-красным горицветом. А по дороге на Карадаг, образ которого, как писал Максимилиан Волошин, «ваял двойным резцом огонь древних недр и дождевая влага», нас приветливо встречали, кивая головками, дикие пионы, и настороженно топорщилась, всегда готовая к отпору, неопалимая купина.

Карадаг — это удивительное, завораживающее каменное чудо. Он влечет к себе, заманивает в свои пещеры и гроты, подталкивает к стоящим над обрывами скалам и настойчиво зовет вниз, в свои бухты, где ласково плещется соленая морская волна. И когда мы, уставшие после долгого подъема на перевал и прогулок по горным тропам, наконец спускались в одну из таких бухт, под ногами у нас оказывался шуршащий ковер черносерой полированной коктебельской гальки. Набежит морская волна, намочит гальку — она почернеет; отхлынет волна, солнечные лучи высушат гальку — она станет серой. А новая волна уже опять набегает, идет одна за другой, играет галькой и дразнит меня. И я с восторженным криком бросаюсь в холодную майскую воду, но тут же, окунувшись, выскакиваю на берег.

Иногда, встав рано утром, мы до завтрака шли в Тихую бухту за гору Хамелеон. Миновав береговую пограничную вышку, как правило, сбрасывали одежду и, оставшись в купальниках, продолжали свой путь под утренним коктебельским солнцем и всегда освежающим коктебельским ветром. В бухте купались в чем мать родила (в такое раннее время там, как правило, не было ни души) и, уже одевшись, чтобы не обгореть, теперь под жаркими лучами солнца пускались в обратный путь, торопясь успеть к завтраку. После завтрака я работала за письменным столом, а муж шел писать пейзажи.

Вот так, приезжая из года в год весной, мы стали коктебельцами, как говорили все, весеннего призыва. Ни летом, ни осенью мы в Коктебель не ездили. Правда, один раз осенью все-таки попробовали поехать на виноград, но это был совсем другой Коктебель: другое море, другие горы, другие люди.

Никогда не забуду свой первый приезд в этот замечательный уголок восточного Крыма. Получив номер на втором этаже третьего писательского корпуса, стоящего у моря, я, подойдя к окну и распахнув его, тут же отпрянула: огромное темно-синее Черное море прямо на меня катило свои высокие мощные волны с белыми барашками.

В тот же вечер, устроившись на раскладушке в лоджии и глядя на усыпанный бриллиантами черный бархат неба, я решила, что все двадцать четыре дня буду спать только здесь, чтобы дышать морским воздухом. Но в первую же ночь, как ни старалась заснуть, так и не смогла. В голове все время навязчиво крутилась одна и та же фраза: «Я опять не сплю! Я опять не сплю! Я опять…» И вдруг:

Я опять не сплю,

я опять молю,

чтоб пришел рассвет,

но его все нет!

А кругом все спят,

тихо все вокруг.

Только ветер вдруг

колыхнет