Живи и ошибайся 3 - Dmitriy Nightingale (Дмитрий Соловей)

— Идиоты! Пики нужно было хватать! — выкрикнул я тем, кто позорно бежал от крестьян.

Рассматривать, как выполнили моё распоряжение, не стал и выстрелил чуть ли не в упор в ближайшего мужика. А после ещё раз. Между прочим, совсем не затормозил и даже не напугал мужиков. Народ даже в деревнях в курсе, что огнестрельное оружие в это время не многозарядное. Пальнёшь один раз и следующий выстрел не раньше, чем через минуту.

Эти, конечно, о скорострельности моего ружья не знали. Но в любом случае я успел отбежать по ступеням вверх, в буквальном смысле теряя на ходу тапки. Парни из охраны взялись меня прикрывать, демонстрируя нападавшим всё те же сабли, которые пусть и хорошее оружие, но против топоров и длинных дубин немного сомнительное.

Тем не менее охранники успевали кого-то задеть своим холодным оружием. Дело тут в умениях и верткости. Пока мужик топором замахивался, его можно уколоть саблей в открытый участок тела. Но это хорошо, когда нападаюших немного. Тут же перевес не в нашу пользу был раза в три.

Спасибо, что несколько секунд охранники для меня выиграли. Я снова зарядил двухстволку и выстрелил, произведя должное впечатление. Среди возгласов «Бей, барина!» мне послышался женский крик. Рассматривать, кто там так визгливо голосит, я не стал, сосредоточившись на поддержке огнём парней.

Позиция у нас была удачная. Пусть мы и отступали, но по ступеням и наверх. Оттуда и видно лучше, и я спокойно мог стрелять поверх голов охранников. Краем глаза успел заметить, что к нам присоединился священник, использующий посох в качестве оружия.

Всегда подозревал, что окружение старца Самарского сплошь состоит из телохранителей. Спрашивать, откуда такие навыки у этого попа, я не буду, но на будущее учту.

Ещё несколько минут шло противостояние между нами и мужиками. А после наступил перелом. Я ружьём и парни саблями быстро выбили самых сильных и злых. Или, как вариант, самых дурных и агрессивных. Оставшиеся смекнули, что лёгкой добычи им не светит — просто так имение не ограбить.

С удивлением я приметил две женские фигуры. Так что вопли мне не послышались. Именно бабёнки первыми и кинулись бежать, а за ними и остальные, оставив своих раненых и мертвых товарищей.

— Догоним! — выкрикнул было Устин, а я притормозил.

— Стоять! — не дал никому преследовать мужиков. — Осмотреть оставшихся. Собрать топоры и оружие.

Топоров там всего-то оказалось четыре штуки. Мне во время нашего противостояния показалось, их было больше. Но и дубьё я приказал прибрать. Заодно отсортировать живых и мёртвых. Сам же кинулся в дом, чтобы отыскать обувь более подходящую по погоде. К моему возвращению доклад был готов.

Всего убитых было шесть человек. Тяжело раненных трое. Четверо пытались уползти, но их скрутили. Это действительно оказались куроедовские крестьяне из соседних деревень. У наших потерь, считай, не было. Несколько синяков и разбитый лоб у Прошки можно не считать.

— Не сильно побиты мужики? — уточнил я про крестьян. — Отпустить! Пусть бегут за своими.

Парни не поняли, а я пояснил. Когда-то приедут дознаватели. И кого мы им дадим в качестве убийц? Из тех, кого похоронили, трудно понять, кто на кого нападал. А тут все душегубы в наличии. Сложим их за сараем, а после предъявим вместе с тяжелоранеными. Остальных пусть ловят как хотят. Не мои это проблемы. Мы же добро помещичье переписываем. Вот и продолжим делом заниматься.

Когда через две недели прибыли представители правопорядка, у меня имелись не только мёртвые бунтовщики для отчётности, но и список основного добра в имении вместе с завизированной копией, которую я вознамеривался отдать наследнику. Об этом сообщил прибывшим господам почти сразу. Отметив, как скривились их лица, заявил, что свою миссию выполнил. И чтобы они меня не втянули в какой-то «блуд» по сокрытию добра, стал спешно собираться домой. Будут какие вопросы — пусть приезжают к нам. А с этого момента охрана всего добра на совести чиновников.

Далее передал лист опознания Куроедова, где все было рамписано соглано учебнику по криминалистики. Толку от этой бумажки — ноль, но впечатление она произвела.

Наконец забрав своих парней, я поспешил в Несмияновку. Там крестьяне уже должны начать переезжать, некогда мне чужие дома сторожить и наблюдать за их сохранностью. А то, что чиновники не озаботились дополнительно набрать людей для охраны — не мои проблемы.

Глава 18

В Несмияновке трудами Лёшки был устроен настоящий перевалочный пункт. Людей организованно забирали на санях и увозили на новое место жительства. К моему возвращению это переселение почти завершилось. Алексей должен был забрать тех, кто работал на химическом производстве. Остальных — по желанию. Брали тех, кто сам приходил, стараясь избежать лишних проблем.

Спустя месяц число добровольцев иссякло. Может, когда потеплеет, пойдут ещё. Но на данный момент новых пришлых в моей деревне уже не было. Всё же с бабами и ребятишками в холодное время года не особо побегаешь от помещиков.

Староста получил наставления от меня и Алексея и заверил, что они будут и дальше помогать бывшим куроедовским холопам. Я же в глазах сельчан добрый барин. Они меня много лет знают. Не обижал (ну, без дела), опекал, всегда слово держал. А что половину мужского населения Несмияновки забрил в солдаты, так то за пьянку. Зато алкашей не осталось. И вообще, теперь это не моя забота, сами теперь будут с государством разбираться по поводу армии.

Хотя предположу, что эти проблемы косвенно и нас коснутся. Не хотелось бы потерять хороших специалистов, если их погонят на службу. Придётся решать вопросы деньгами. И снова потребуется список тех, кого мы считаем незаменимыми. В случае чего, я могу и батюшку задействовать.

Он, кстати, должен уже провести душеспасительную беседу с теми, кто убил Куроедова. Не верится мне, что все бунтовщики там, в поместье, полегли в неравной схватке с охранниками.

Как ни странно, но сам я страха перед крестьянами не испытывал. Если человек не совсем деградировал, то его возмущения по поводу рабской жизни вполне оправданы. Удивительно то, что ранее у соседа крепостные не бунтовали.

Ещё бы гарем Куроедова куда-нибудь пристроить. Они же, по мнению деревенских, все «порченые». Зато возраст не старше двадцати пяти. Вполне годятся для создания семьи. Свой гарем сосед от чужих глаз всегда прятал, но в чёрном теле не держал. Питались девки нормально. Может, не все навыки, присущие крестьянкам, освоили, но шить они