Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Эдгар Пайпс

подчиненная большевистскому командованию, она, как орган одной политической партии, не могла действовать от имени Совета, ссылаясь на который большевики собирались захватить власть. Возвращаясь к этим событиям несколько лет спустя, Троцкий вспоминал, что еще в сентябре 1917 года, сознавая уязвимость своей позиции, большевики решили использовать любую возможность создания «непартийного «советского» органа руководства восстанием»{484}. Это подтверждает член Военной организации К.А.Мехоношин, утверждавший, что большевики считали необходимым «перенести центр, связывавший нас с частями военного гарнизона, из военной организации партии в Совет, чтобы в момент действия выступить от имени Петроградского Совета»{485}. Организация, предложенная меньшевиками, идеально подходила для этих целей.

Вечером того же дня (9 октября), когда предложение меньшевиков было вынесено для голосования на пленум Совета, депутаты-большевики изменили свою позицию: теперь они соглашались на создание при Совете организации для обороны Петрограда от немцев, если только она будет одновременно защищать город от «внутреннего» врага. Под внутренним врагом большевики разумели Временное правительство, которое, по словам одного из их ораторов, попустительствовало сдаче кайзеру «главного бастиона революции». Кайзера же, как говорилось в большевистской резолюции, поддерживают в его продвижении к российской столице все «империалисты»{486}. Поэтому большевики предлагали, чтобы все полномочия по защите города как от немецкого «империализма», так и от внутренней «контрреволюции» принял на себя Военно-революционный комитет обороны.

Понимая, куда клонят большевики, переформулируя таким образом предложение Бройдо, меньшевики решительно выступили против этой поправки: оборона города является обязанностью правительства и его военного командования. Однако пленум предпочел версию большевиков и проголосовал за создание Комитета революционной обороны, который «сосредоточил бы в своих руках все данные, относящиеся к защите Петрограда и подступов к нему, принял бы все меры к вооружению рабочих и таким образом обеспечил бы и Революционную оборону Петрограда и безопасность народа от открыто подготовляющейся атаки военных и штатских корниловцев»{487}. Эта необычайная резолюция, включив в функции вновь созданного комитета борьбу с реальной угрозой, исходившей от продвигавших немецких войск, ловко присоединила к ним обязанности по борьбе с угрозой абсолютно мифической, исходившей от неких призрачных сторонников Корнилова. Меньшевики и эсеры пожинали теперь плоды своей демагогии, своих обвинений Временного правительства в «буржуазности», своих навязчивых страхов перед «контрреволюцией».

Принятие этой резолюции сыграло очень важную роль. Как утверждал впоследствии Троцкий, она решила судьбу Временного правительства. По его словам, это было «тихое», или «сухое» восстание, которое «на три четверти, если не на девять десятых» обеспечило победу переворота 25–26 октября{488}.

Это, однако, было еще не все, так как решение пленума должно было получить одобрение Исполкома и всего Совета. На закрытом заседании Исполкома 12 октября большевистская резолюция подверглась атаке двух меньшевиков, но и здесь им не удалось ничего сделать, и Исполком утвердил решение пленума почти единогласно — за исключением этих двух голосов. Исполком переименовал новую организацию, назвав ее Военно-революционным комитетом (ВРК), и вменил ей в обязанность защиту города{489}.

Окончательное формальное решение было принято 16 октября на заседании Совета. Чтобы отвлечь от себя внимание, большевики представили в качестве автора резолюции о создании ВРК никому не известного молодого человека, левого эсера, фельдшера по профессии П.Е.Лазимира. Эсеры, слишком поздно понявшие значение этого маневра большевиков, безуспешно пытались отложить голосование, вероятно, чтобы собрать своих отсутствующих депутатов. Этого сделать не удалось, и они воздержались от голосования. Еще раз выступил Бройдо с предупреждением, что ВРК — это обман, что его подлинная цель — вовсе не оборона Петрограда, а захват власти. Троцкий отвлек внимание собравшихся, зачитав выдержки из газетного интервью с Родзянко, которые он трактовал в том смысле, что бывший председатель бывшей Думы (не занимавший в тот момент никакого поста в правительстве) готов приветствовать оккупацию Петрограда немцами{490}. В качестве председателя ВРК большевики выдвинули Лазимира, а его заместителем стал Подвойский (накануне Октябрьского переворота Подвойский был назначен руководителем этой организации)[90]. Кто еще вошел в состав Военно-революционного комитета, установить трудно: судя по всему, это были исключительно большевики и левые эсеры[91]. Впрочем, не так уж важно знать, кто был в ВРК, поскольку это была всего лишь удобная вывеска для Военной организации большевиков — подлинного организатора переворота.

Теперь Троцкий повел войну нервов. Когда Ф.И.Дан потребовал, чтобы большевики ясно сказали в Совете, готовят ли они восстание, как об этом ходят слухи, Троцкий злорадно осведомился, не для передачи ли Керенскому и его контрразведке нужна ему эта информация. «Нам говорят здесь, что мы готовим штаб для захвата власти. Мы из этого не делаем тайны»{491}. Однако два дня спустя он заявил, что если восстание и состоится, решение об этом будет принимать Петроградский Совет: «У нас наступление еще не назначено»{492}.

Хотя двусмысленность этих заявлений была очевидна, Совет их как будто не замечал. Социалисты то ли не слышали, что говорил Троцкий, то ли убедили себя в неизбежности большевистской авантюры. Действий большевиков они опасались гораздо меньше, чем возможной реакции на них справа, грозившей смести их вместе с последователями Ленина. За несколько дней до Октябрьского переворота (19 октября) Военная организация партии эсеров в Петрограде решила сохранять в случае восстания «нейтралитет». Циркуляр, разосланный ее членам и сочувствующим из гарнизона, призывал воздерживаться от участия в демонстрациях и «быть в полной готовности к беспощадному подавлению <…> возможных выступлений черной сотни, погромщиков и контрреволюционеров»{493}. Из этого документа совершенно ясно, в чем руководители социалистов-революционеров видели главную угрозу демократии.

Троцкий держал Петроград в состоянии неослабевающего напряжения. Он обещал, предостерегал, угрожал, льстил, разжигал страсти. Вот как описывает Суханов типичную сцену, свидетелем которой он стал в эти дни:

«Настроение трех с лишним тысяч людей, заполнявших залу, было определенно приподнятое; все молча чего-то ждали. Публика была, конечно, рабочая и солдатская по преимуществу. Но было видно немало типично мещанских фигур, мужских и женских…

Как будто бы овация Троцкому прекратилась раньше времени — от любопытства и нетерпения: что он скажет?.. Троцкий немедленно начал разогревать атмосферу — с его искусством и блеском. Помню, он долго и с чрезвычайной силой рисовал трудную… картину окопной страды. У меня мелькали мысли о неизбежном несоответствии частей в этом ораторском целом. Но Троцкий знал, что делал. Вся суть была в настроении. Политические выводы давно известны… Советская власть не только призвана уничтожить окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Снова были повторены рецепты против голода: солдат, матрос и работница, которые реквизируют хлеб у имущих и бесплатно отправят в