Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

Договорились, что дублёр будет ехать медленно, чтобы успеть спрыгнуть. Но, как потом выяснилось, разгоревшиеся бочки так жгли водителю спину, что ехать медленно он не мог – и нажал на газ. Съёмочная группа с ужасом смотрела, а когда шофёр выпрыгнул и остался лежать, началась паника. Бежали к нему, не помня себя. Шукшин – первый. «Живой?» – «Живой». – «А чего лежишь?» – «А что, можно вставать?» Оказалось, дублёр не знал, когда кончается съёмка, и решил лежать до упора, чтобы не делать второй дубль.

Под берегом, куда рухнула машина, грохнули три взрыва – взрывчатки пиротехники не пожалели. Обломки летели во все стороны и едва не накрыли костюмера Елизавету, которая, по замыслу, на берегу реки Маймушки колотила вальком половики. Убедившись, что дублёр цел, Шукшин побежал успокаивать Елизавету, едва живую от испуга.[225]

Так что далеко не только героем-Пашкой сильна эта лента. Считаю, получилось законченное, сильное художественное высказывание о народе, живущем среди суровых красот, трудно работающем, но имеющем силы и желания, чтобы мечтать и веселиться. Потому и заканчивается лента так – мол, с такими, как Пашка, хорошо в армии. Легко представляю я его солдатом! И отличным солдатом, между прочим. Хорошие солдаты России нужны были, есть и будут, наверное, нужны всегда.

М.Г.: Ну и ещё – в фильме очень много видов Алтая. Он и начинается прекрасными кадрами предгорий. Об этом пишет киновед Юрий Тюрин:

Фильм «Живёт такой парень» открывается видом будничного рабочего посёлка. Чёрно-белое изображение… Грузовики, бензовозы, асфальтированная улица с редкими, тронутыми осенью деревцами, чайная, куда деловито заходят проголодавшиеся, намотавшиеся шофёры. И спускаются по ступенькам чайной двое – молодой, в кепке, и пожилой, угрюмый с виду человек с маленькими, неожиданно добрыми глазами. Знакомить нас с ними режиссёр не спешит.

Камера приглашает вглядеться в широкий окружающий мир. Словно новый человек, ненароком попавший в посёлок, она оглядывает дальние горы, уходящие за окоём, степные предгорья, немолчную реку Катунь. И только затем смотрит в спины тем двоим, что вышли из чайной, – они шагают к своим машинам, их ждёт дорога – Чуйский тракт.

Круговая панорама, единый кусок.[226]

Е.П.: Прекрасен шукшинский Алтай!

М.Г.: А вот современные отзывы простых людей с сайтов о кино – пишут те, кто посмотрел фильм только сейчас, уже новое поколение:

«Кинолента поражает своей простотой подачи, искренностью и чистотой. Сейчас нет ни такого уровня диалога со зрителем, ни такой высокой нравственной и моральной нормы, какие были в те времена».

«В фильмах Шукшина мне нравится неподдельная простота и искренность всех героев. Такое чувство, что ты смотришь настоящую жизнь, а не постановку».

«Сюжет о забавном парнишке-весельчаке, который ведёт себя очень смело и продвинуто в любой компании, в которой он бы ни находился. Молодой и смышлёный, он ищет свою любовь – и не понимает, почему у других она есть, а его всё стороной обходит. Полон фантазий и иллюзий, он смело шагает по жизни».

Про «трикстера» – «демонически-комического дублёра культурного героя, наделённого чертами плута, озорника», выражаясь словами великого филолога Елеазара Мелетинского, – никто не пишет. Равно как и о «подлинно партийном и тенденциозно идейном» поиске идеала. Канули такие поиски!

Ну и поставим точку, вспомнив слова Шукшина о своём фильме, сказанные в 1965 году, когда он думал уже о новом проекте:

Результатом недоволен. Не кокетничаю. Много наива. Робко владели камерой. Главная идея фильма получилась в лоб.

Не думаю, что это справедливое суждение. Просто так бывает – занимаясь чем-то новым, к старому здорово охладеваешь…

Глава тринадцатая

Новые дома и новые вершины

Е.П.: Середина шестидесятых – время закрепления Шукшина в литературе и кино, время окончания его «пути наверх». Ученичество – закончено. Шукшин занял место в жизни.

У него выходят ещё две книги – кинороман «Живёт такой парень» и «Любавины». Он становится членом престижнейшего для СССР сообщества – Союза писателей, куда безуспешно мечтали попасть сотни рядовых литераторов. Но для этого нужно было преодолеть «заколдованный круг», почти как в сказке: претендовать на членство в Союзе писателей СССР мог только автор двух книг, а чтобы напечататься в советском издательстве, нужно было быть членом Союза писателей… Членство давало множество бонусов: дома творчества, квартиры, творческие командировки, в том числе и «за бугор».

В феврале 1965-го у Шукшина рождается первая дочь. А ещё – он наконец-то переезжает в отдельную, свою квартиру.

М.Г.: Да, наконец-то была построена его первая кооперативная квартира – в районе Свиблово, ЖСК «Экран». Двухкомнатная хрущёвка-малогабаритка в блочном доме, в 30 с чем-то метров. Простодушные земляки, бывало, удивлялись – чего это дали такую маленькую? На что Шукшин мрачно отвечал – мол, сам купил, на свои деньги, на сколько хватило. Но самое-то главное дело не в метраже, а в принципе – кончились скитания, своё жильё появилось, пусть и немудрёное!

Проживёт здесь Шукшин до 1972-го, когда исполком Моссовета выделит ему четырёхкомнатную квартиру площадью 74 метра на улице Бочкова, рядом с метро Алексеевская.

Е.П.: Квартира в Свиблово станет площадкой настоящей драмы. Здесь будет жить Лидия Федосеева и две их с Шукшиным маленькие дочери – Мария и Ольга. Но здесь же будет бывать и Виктория Софронова с первой дочерью Василия Макаровича, Катей.

Виктория Анатольевна вспоминала:

Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблово, и, когда у него с ней что-то не заладилось и она ушла, он как-то пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне там было неуютно. К тому же Вася пил. Мы уехали…[227]

М.Г.: Да, отношения с Викторией Софроновой у Василия Макаровича были, конечно, не столь бурные, как с Лидией Чащиной-Александровой, но тоже весьма драматичные.

Екатерина Васильевна, первая дочь Шукшина, описывала обстоятельства знакомства матери и отца так:

Мама моя, Виктория Анатольевна Софронова, закончив филологический факультет МГУ и аспирантуру ИМЛИ, занималась советской прозой, готовя себя в литературные критики. Как-то, просматривая «Новый мир», увидела совершенно незнакомое имя – Василий Шукшин. Пролистала дальше. Там Айтматов, Залыгин – состоявшиеся авторы. И тут моя мама с немецкой педантичностью говорит себе: «Как же тебе не стыдно! И это критик!». Вернулась к Шукшину, прочитала – и влюбилась. Её ошарашила, обезоружила живая, своя интонация, абсолютно неожиданная для того времени. Мама написала рецензию. Прошло ещё пару лет,