Воспоминания жены советского разведчика - Галина Александровна Курьянова

class="p1">Ребята решили, что Виктор подался в КГБ, передали эту ошеломляющую новость по цепочке, долго у нас не задерживались, а потом и вовсе перестали приезжать и тем более останавливаться, тоненький ручеек гостей постепенно иссяк. Так мы потеряли связь с некоторыми друзьями и приятелями. Ребята не приветствовали работников конторы, относились подозрительно, памятуя события 1937 г.

Но, честно говоря, это сняло ряд проблем: не нужно было врать, не нужно было объяснять, почему у нас пустует одна из комнат, а семей помещено две, у меня исчезла забота о размещении и кормежке гостей.

Я, конечно же, работала, училась и скоро стала ждать пополнения семейства. Все как-то недосуг было завести ещё одного ребенка, а тут подумала, что лучше время не подберешь: Алёнке уже 6 лет, она безумно хочет иметь маленькую сестричку или, на худой конец, братика, кидается во все колясочки и ко всем пеленальным столикам в поликлинике. Я, как раз, работаю (как же без работы! всё стаж себе зарабатывала в нашем государстве, дуреха!) в детском саду рядом с домом, буквально пять шагов, Алёнушка, соответственно, со мной под присмотром, значит, смогу оформить декретный отпуск, опять же можно родить ребенка дома, и он успеет немного подрасти и окрепнуть к отъезду по месту работы мужа. Да и вообще в семье нужен второй ребеночек, мне уже самой хотелось.

Я не то чтобы планировала рождение ребенка, но и не противилась этому, и результат не замедлил сказаться. Витя был не в восторге, он просто был поставлен перед фактом. Я уже была достаточно опытной женщиной, чтобы решить самой, «быть или не быть» и вообще не собиралась слушать теперь ничьих советов, будь они хоть трижды разумные. Маме я ничего не сообщала, но, приехав к нам в гости и увидев пузатую, глубоко беременную фигуру дочки, она очень одобрила мое решение и пообещала помочь, когда я буду на очередной сессии и госэкзаменах.

Так все и получилось

Но на этот раз я надеялась, что месяц, как в первый раз, я больнице не задержусь. «Тю- у-у-у! Да ты шо!?! Шутишь!» Опять сам процесс был обычным для здоровой молодой женщины, но я чуть не стала инвалидом из-за полного невнимания или простого непрофессионализма врачей.

В процессе беременности неоднократно жаловалась, что стало очень трудно ходить, просто поднимать ноги, я их волочу и, поднимаясь по лестнице, подтягиваю руками. Долго осматривала и поддавливала мой живот наблюдающий врач, потом главный врач, потом начальник отделения и вынесли вердикт: ребенок-де давит на нерв, после родов всё пройдет.

Ан нет, не прошло! Как раз после родов ноги-то у меня и отнялись.

В организме не хватало кальция, тазовые кости разошлись, а ослабевшие связки не смогли их поставить на место и тем более сдвинуть кости. Всего-то и делов, что нужно было прописать кальцесодержащие препараты и бандаж. Может не точно по смыслу, но по сути именно так.

Я опять целый месяц в самую августовскую и сентябрьскую жару пролежала в больнице, спеленатая простынями с грузами на их концах. Хорошо, что в это время приехала мама, Алёнушка и Витя были присмотрены и накормлены, но я парилась в больничной палате и очень боялась остаться в таком лежачем положении навсегда. В это время меня сначала очень рассмешила, а потом расстроила записка, которую мне передал муж. Там было написано: «Дорогая Галюня…», и эти два слова обведены несколько раз чернилами: муж совершенно не знал, что можно еще написать жене в больницу, кроме обращения. Слава Богу, и здесь мой здоровый предвоенный, военный и послевоенный организм справился, и я приползла домой.

Все очень радовались новому человечку, я с самого начала была почему-то уверена, что родится девочка, а больше всех радовалась Алёна. Она буквально боготворила сестричку и не уставала находиться около неё любую свободную минутку, разговаривать, гулить, трясти игрушками и пританцовывать от восторга. Обязательно крутилась рядом, когда я пеленала, купала, кормила Люку, и смотрела на малышку влюбленными глазами. А Люка вредничала, морщилась и начинала орать, если её одевали, заворачивали в одеяльце, но недостаточно скоро выскакивали с нею гулять. Поэтому мне сначала нужно было одеться самой и уже в пальто, в шапке, в сапогах заворачивать принцессу, чтобы она, не дай Бог, не заплакала, не вспотела, не простудилась и бежать самой в испарине на улицу. Алёнушка уже училась в первом классе, училась с удовольствием и без труда, и была мне незаменимой помощницей. Мы с Алёнкой еще гораздо раньше играли в школу: когда гуляли, я ей задавала задачки-игрушки на развитие образного мышления «выше-ниже», «ближе-дальше», «короче-длиннее» и т.д., простенькие забавные задания на сложение-вычитание, больше-меньше, много читала ей, а потом ненавязчиво расспрашивала о прочитанном, но всё-таки просила её отвечать полными ответами. Купили фильмоскоп, смотрели диафильмы вместе, я ей с выражением читала титры, вырабатывая модулированный оттенок речи. Постоянно пополняли фильмотеку новыми пленками, обычно их покупал папа, и это был для Ленуськи лучший подарок. Она все это любила и даже просила поиграть в ученицу.

Время просмотра телевизора было регламентировано: по субботам и воскресеньям мультики, кстати, милые добрые мультяшки с нормальным понятным сюжетам и запоминающимися песенками, и детские кинофильмы. По будням – такие же лёгкие передачи не во вред прогулкам и обязательное «Спокойной ночи, малыши!» каждый вечер после ужина, гигиенических процедур, укладывания кукол спать и, в первую очередь, продуманный ритуал отхода ко сну любимого черненького Миньки, забавного и умилительного медвежонка. Минька появился у нас как временная подпольная игрушка: мы его попросту умыкнули из детского сада и думали, что ненадолго. Ко мне в малышовую группу передали несколько новых игрушек, в том числе и этого медвежонка из черного искусственно меха с маленьким красненьким фланелевым язычком и удивленно вытаращенными глазенками-пуговицами. Когда Алёна увидела мишутку, то настолько им очаровалась и полюбила, что крепко прижала к себе, не выпустила из рук при уходе из садика и умоляюще сказала: «Мамуля, ему же здесь холодно будет спать! Давай возьмем его домой! Я его одеяльцем укрою…» Ну, давай возьмем! Я не могла противиться дочке, но для очистки совести сказала, что возьмем, а потом, когда-нибудь, вернем

в детский садик. Видно, моё последнее объяснение звучало настолько фальшиво, что дочка быстро закивала головой и ещё сильнее прижала медвежонка к себе. С тех пор Минька занял привилегированную куклину кроватку с простынками, подушечками и одеяльцем, укладывался в первую очередь и чмокался на сон грядущий в клеенчатую пуговку носа. Потом он стал любимой игрушкой и у младшей дочки. Практически каждая игрушка имела свои