Послевоенное кино - Юрий Михайлович Лощиц

— Пожалуй… пожалуй, всё-таки «Подвиг разведчика», — говорю я. — А тебе?

— И мне тоже, — отвечает он. — А про Гражданскую? «Чапаев»?

— Ну, конечно!.. «Котовский» — не так… И «Пархоменко» — не так, и «Щорс», и «Оборона Царицына»… А революционные?

— Из революционных? — переспрашивает Миша. — Это про Ленина в октябре?

— Ну, не только… Может, и про Максима? Или про «Потёмкина»?

Миша улыбается:

— Нет, мне почему-то больше «Белеет парус одинокий» нравится.

— А ведь точно — он тоже революционный получается, — удивляюсь я Мишиному выбору. — И мне, пожалуй, больше других нравится. А «Крейсер „Варяг“»? Хоть никакой не революционный, но вот это — кино, да?

— Да-а, это — кино, — соглашается Миша. — А про крейсер «Орёл», как его водолазы со дна моря поднимали?

Что и говорить, про «Орла» тоже замечательная вышла картина.

— А комедии? — спохватываюсь я. — А эти… исторические?

— Погоди-погоди, — останавливает меня Миша. — Сначала комедии. На самом первом месте? — Он задумывается. — Даже и не скажешь, какая на первом, так их много хороших.

— Да «Волга-Волга» же, — подсказываю я. — Разве нет?

А сам думаю про себя: а почему не «Цирк»? Или «Трактористы», или «Свинарка и пастух», или «Весна», или недавние «Кубанские казаки»?

— А как же «Весёлые ребята»? — подсказывает Миша. — Куда ты «Весёлых ребят» денешь?

Да, трудно комедию выбрать, — вздыхаю я. И напоминаю тут же:

— А исторические? А «Пётр Первый» или «Александр Невский»?

— А про Ивана Грозного картина? — торопится Миша.

— Нет, ты тоже погоди! А то мы и тут ничего не выберем…

— Ещё «Три мушкетера», — шепчет неугомонный Миша.

— Ну, он, может, тоже исторический. Но он же не наш. Он — иностранный…

И тут меня осеняет:

— Да, а иностранные? Мы же совсем про них забыли!

Мы умолкаем. Иностранных тоже столько просмотрено, что прямо уже каша в голове. Тут тебе и итальянские, и французские, и венгерские, и даже немецкие трофейные — «Петер» и «Девушка моей мечты».

— Эх, ты, — с укором вздыхает Миша. — А «Тарзан»?

Я стучу себя кулаком по лбу. Как же это было не вспомнить в первую очередь «Тарзана»! Мы ведь и лежим-то сейчас на дереве только благодаря «Тарзану». Уже два года подряд мы с ним бредим «Тарзаном». Как только уйдём куда в поле, подальше от домов, начинаем вопить по-тарзаньи, пытаясь изобразить его знаменитый теперь на весь Союз долгий, переливчатый боевой клич. Нам кажется, что вопль получается очень даже ничего, не слабей, чем у африканского нашего белого бога. И два или три раза уже мы слышали, как из-за холмов тарзанят нам в ответ то ли антоновские, то ли перешорские хлопцы, помешавшиеся, как и мы, на трёх, нет, теперь уже четырёх сериях американского кинодива.

— А «Тарзан в Нью-Йорке» вам показывали? — спрашиваю у Миши.

— Нет. А про что там?

— Коротко говоря, американцы ловят его в джунглях, сажают в клетку и привозят в Нью-Йорк напоказ. Но он освобождается, перепрыгивает с небоскреба на небоскрёб, как прыгал в джунглях с дерева на дерево; погоня за ним, он вскарабкивается на мост, самый высокий в Америке, полицейские и тут за ним, вот-вот нагонят. Тогда он решается спрыгнуть с моста в реку Гудзон. Вот увидишь сам: с такой высоты он ещё никогда в джунглях не прыгал, ни в одной серии. Сначала видно, как его босые ступни отрываются от моста, они всё меньше, меньше, почти совсем уже не видны, минуты три проходит, ей-ей…

— Минуты три? — привстает с лежанки Миша.

— Да. Никак не меньше. Сам увидишь… Наверняка скоро и у вас покажут… И потом — всплеск на воде. Полицейские решают, что он, конечно, разбился. И уходят с моста.

— А он?

— А что — он? Ты же знаешь: Тарзан есть Тарзан. Он выплыл.

Удивительно всё же: почему мы так влюблены в этого трофейного Тарзана? Почему при виде всякого дерева высокого норовим тут же взобраться на него, покачаться на гибких ветках у самой макушки? Почему после всякого такого лазанья скашиваем взгляд на собственные бицепсы? Потому что он — герой, которому нам легче всего подражать. Мы и на вишню-то нашу стараемся вскарабкаться с помощью одних только рук и спрыгиваем на землю почти от самого лаза лежанки. Попробуй подражать герою, который воюет с автоматом в руках или носится на скакуне? А Тарзан гол как сокол, одни плавки на нём, да и то из листьев. Бегай, прыгай, шастай по деревьям, вопи во всю глотку — вот ты почти уже и Тарзан. С плаванием и нырянием, правда, трудней, поэтому мы вчера после обеда решили проверить, что за купание в гамбуровском ставке. Шли туда, в самую жару, целых четыре километра. Хоть и мелким оказался ставок в Гамбурове, накупались, нанырялись, накричались мы вволю. Изображали из себя то крокодилов, с которыми под водой сражается Тарзан, то носорогов, то бегемотов. Такой набаламутили грязи, что, вправду, под конец стали на бегемотиков смахивать. Пришлось на обратном пути отмываться из деревянной бадьи у старого степного колодца-журавля. Угорели совсем из-за Тарзана этого.

Под вечер, после ставка, я взобрался один на тарзанью лежанку, чтобы помечтать на мягкой сенной подстилке о предстоящем лете. Так тих был вечерний воздух, что я услышал внизу на дороге чьи-то неспешные, едва внятные шаги. Я выглянул сквозь лиственную прореху: это тётя Лиза шла к своей хате усталой, мягкой босой поступью.

Хотел уже было окликнуть её, поздороваться, спрыгнуть вниз, да спазма перехватила горло. Бедная моя тётя Лиза, как же неловко мне перед тобой! Вот опять: приехал и ещё не навестил тебя. Стыд, стыд! И в прошлом году всего несколько раз был я у вас, и то как-то на бегу. Ты-то после своих дневных трудов вон как медленно к дому добредаешь, а я тут прохлаждаюсь, о подвигах тарзаньих брежу. Даже не узнал ещё: как вы там? все ли здоровы? когда Тамарка на каникулы прибудет из своего педучилища? ходит ли дед Осип вслед солнцу? Что-то и не видно его на завалинке, не умер ли?

Так я пролежал, не шелохнувшись, наверное, с полчаса, пока Миша меня снизу не окликнул…

— Ты не уснул ещё? — спрашивает теперь он.

— Нет. Просто задумался. А что?

— Скажи, а тебе «Земля» нравится? Смотрел?

Я закрываю глаза. «Земля»?.. Кто-то, кажется, проходит внизу по дороге, чей-то смех вкрадчивый, счастливый. Может, парень обнимает девушку за плечи, а она в светлом платье… Скоро Колик вернётся из своего военного училища на летний отпуск.