Письма из Египта - Люси Дафф Гордон

в котором можно было бы выбирать между мусульманами и христианами, ленивыми, как Мухаммед и Сулейман (один араб, другой коптянин), которые говорят Min Allah или любая другая форма промедления, какая вам нравится; но истинная мусульманская доктрина — это то, что изложил Юсуф: «Делай всё, что в твоих силах, и смирись с любым результатом». Fais ce que dois advienne qui pourra — хорошая доктрина. На самом деле, я очень удивлён, обнаружив хоть малейшую разницу между христианской и мусульманской моралью или верой — если исключить некоторые догмы — и на самом деле, здесь очень мало различий. Никто не пытается применять разные стандарты морали или благочестия к мусульманину и копту. Разница между Востоком и Западом, а не между мусульманами и христианами. Что касается этой разницы, я мог бы многое рассказать. Они хуже? Они лучше? И то, и другое. Возможно, я не совсем беспристрастен, потому что я симпатизирую арабам, а они — мне, и я склонен «прощать» их достоинства, если не «закрывать глаза» на их недостатки, которые заметны даже самому неопытному путешественнику. Вы видите, что вся наша привычная «чушь» (извините за грубость) не находит у них отклика, бравада насчёт «чести», «правдивости» и т. д. и т. п. Они выглядят растерянными и скучающими. Мораль школьника, изложенная Морисом, распространена здесь среди взрослых мужчин. Конечно, мы лжём пашам и беям, а почему бы и нет? Но должен ли я позвать этого оборванца-моряка и приказать ему привезти мне 500 фунтов наличными из Каира, когда он случайно окажется здесь? Это не было бы чем-то необычным. Каждую ночь я сплю на макаабе (что-то вроде веранды), открытой для всего Луксора, и у меня нет двери с замком. Они пристают ко мне из-за бакшиша, но, о, как они бедны, и какой богатой должна быть женщина, чьи слуги пьют кофе с сахаром! и который живёт в Касре (дворце) и которого почтительно навещает Али-бей — и, кстати, Али-бей хотел бы получить подарок даже лучше, чем самый бедный феллах, который тоже любит дарить подарки. Когда я знаю, как я теперь знаю досконально, всю абсолютную честность Омара — без каких — либо упоминаний об этом — его самоотречение в том, что он ходил в лохмотьях, чтобы скопить деньги для жены и ребенка (очень серьезное испытание для симпатичного молодого араба), и столь же ненавязчивую любовь, которую он проявлял ко мне, и деликатность и истинное благородство чувств, которые так странно проявляются в высказываниях, которые, на наш взгляд, кажутся очень убогими и устаревшими, очень часто я задаюсь вопросом, есть ли что-нибудь столь же хорошее на цивилизованном Западе. И, как справедливо замечает Салли, «все их добродетели — их собственные. Видит Бог, нечему их учить, кроме вреда!»

Вторник. — Два бедняги только что вернулись домой с работ на Суэцком канале, кажется, с желудочной лихорадкой. Надеюсь, она не распространится. Жена одного из них вчера сказала мне: «Есть ли в вашей деревне ещё ситтаты (дамы), как вы?» «Валлах, — ответила я, — там много лучше и хороших врачей, Альхамдуллиллах!» — Альхамдулиллах, — сказала она, — значит, бедные люди не так сильно нуждаются в тебе, и, клянусь Богом, ты должен остаться здесь, потому что мы не можем без тебя обойтись, так что напиши своей семье, чтобы они знали, и не уезжай, не бросай нас.

Четверг, 2 июня. — Только что прибыл пароход, который доставит это письмо, так что я могу лишь попрощаться, моя дорогая мама, и да благословит тебя Бог. Я продолжаю чувствовать себя довольно хорошо. Эпидемия здесь почти закончилась, но моя медицинская слава распространилась так широко, что бедняги приезжают за двадцать миль (из Коса) за лекарствами. Так грустно слышать постоянные слова: «О, сестра наша, Бог послал тебя заботиться о нас!» Такая небольшая помощь — это чудо для моего бедного феллаха. Думаю, сейчас не так жарко, как было, за исключением ночи, и теперь я половину ночи сплю на улице. Весь скот передох, во всём Луксоре осталось, может быть, пять голов. Аллах керим! (Бог милостив), — сказал феллах Омар, — «у меня остался один из пятидесяти четырёх». Зерно не обмолочено, а масло стоит три шиллинга за фунт! Мы ничего не получаем, кроме почты, ни газет, ничего. Я полагаю, что высокий уровень Нила поднимет лодки. Сейчас уровень реки самый низкий, и теперь я действительно знаю, как живут египтяне.

12 июня 1864 года: сэр Александр Дафф Гордон

Сэру Александру Даффу Гордону.

Луксор,

Воскресенье, 12 июня 1864 года.

Дорогой Алик,

Я получил от тебя три письма за несколько дней, потому что почта Саида — это не почта мидян и персов. У меня была ужасная зубная боль, которая просто сводила меня с ума и усугублялась восточным обычаем, а именно тем, что весь высший свет Фив приходил и сидел со мной, предлагал лекарства, заглядывал мне в рот и устраивал целое представление из-за моего зуба. Шейх Юсуф приложил два пальца к моей щеке и прочитал стихи из Корана, к сожалению, безрезультатно, за исключением того, что, пока его пальцы касались меня, боль прекратилась. Я узнал, что он известен тем, что успокаивает головные и другие нервные боли, и, осмелюсь предположить, является неосознанным гипнотизёром. На днях наш бедный Маон был в ужасе от сообщения Али-бея (Мудира из Кене) о том, что он слышал в Александрии, как кто-то рассказывал, что мёртвый скот валялся на улицах Луксора и что это место было заражено. Британское правительство сразу же предложило опровержение, которое должны были подписать самые уважаемые жители. Итак, кади составил документ, пришёл и зачитал его мне, взял с меня показания и засвидетельствовал мою подпись, а маон отправился восвояси, радуясь тому, что «слова англичанки» полностью уничтожат Али-бея. По правде говоря, достойный маон очень усердно работал и лично следил за ужасным делом о мёртвом скоте, что было рискованно и очень неприятно. Убрать три-четыре сотни мёртвых быков каждый день при ограниченном количестве рабочих рук — это не пустяк, и если путешествующий англичанин учует запах за милю, он назовёт нас «ленивыми арабами». Животных нельзя было закопать достаточно глубоко, но всех их уносили за милю от деревни. Я бы хотел, чтобы некоторые дилетанты, которые насмехаются над нами в наших бедах, увидели или сделали то, что видел и сделал я.

17 июня. — У нас было четыре или пять дней такой ужасной жары с симумом, что я совсем расклеился и буквально не мог писать. Кроме того, я весь день сижу