Любовник Павлова - Ника Маслова

Но я точно собирался рискнуть. Павлов — мой золотой билет в счастливую жизнь. Мне о нём надо думать, а не о воротящем нос Кирилле, Косте, ком-то ещё. О настоящем надо заботиться, а не том, что уже позади и никогда не вернётся.

— Вся наша жизнь — тест, Вадим. Верней, нет никаких тестов и черновиков тоже нет. Ты будешь лажать, пока не поймёшь всего одну вещь.

— Это какую?

Павлов усмехнулся.

— Живи набело.

Мы сделали это у стола. Если б не предусмотрительность Павлова, то пришлось бы подставиться без смазки, резинок.

Не знаю, чем я думал, собираясь сюда. Не головой, это точно. И после встречи с Кириллом тоже думал не головой. Зато теперь полностью избавился от всех мыслей.

Я выгибался, скользя ладонями по полированному столу: вперёд-назад, с резким звуком. Слушал хлопки кожи и кожу, влажное хлюпанье. Подставлялся, ребро ладони мусолил, пока Павлов не выкрутил руку.

— Не молчи, — приказал он и укусил за ухо. — Я хочу слышать тебя.

Он удерживал меня зубами за мочку уха — это даже не поцелуй, никакая не ласка, а я весь задрожал, пальцы на ногах рефлекторно поджались.

— Услышат... — из последних сил выдохнул я и толкнулся назад — под его замечательный член: ровно настолько большой и крепкий, чтобы лишать меня остатков соображения.

— И что с того? Я хочу слышать тебя, твои стоны.

Он прибавил скорость, и надолго моей выдержки не хватило: я не то что застонал — я заорал от того, что он со мной творил. Каждый чёртовым толчком проезжался именно там, где хотелось больше всего, по такой нужной точке.

Я кончил под ним. Излился на пол, задыхаясь и сжимаясь на его твёрдом члене. Как и в прошлый раз, Павлов не остановился, словно тот факт, что я всё, не заметил. Мучил меня не слишком долго — вскоре спустил с хриплым рыком, безжалостно вжимая меня в стол.

Навалился мне на спину, и мы стояли так пару минут — с его членом в моей заднице, со мной, безмолвно держащим его вес. Я грудью лежал на столе, весь в мыле, дышал, отходил от скачки. Наблюдал за облачком пара, попеременно растущем и уменьшающемся на тёмной лаковой поверхности. Парил где-то не совсем здесь. Вроде бы стоял, а вроде бы и лишился костей.

Когда Павлов вытащил и отстранился, я впервые почувствовал себя голым. Сжал внутренние мышцы, но это было не то. Пустоту снова хотелось заполнить. Желательно членом. Не чьим-то — его.

С тихом стоном я распрямился. На столе остались следы пальцев и разгорячённого, покрытого испариной тела. Они исчезали — правда, не все — пока я стоял и смотрел, не пытаясь скорее одеться.

Перед тем, как нагнуть, Павлов меня почти совершенно раздел. Только галстук оставил, а ещё штаны, упавшие ниже колен, так что я и с ними мог широко развести ноги.

— Дай я тебе помогу.

Я не ожидал этого от него, но Павлов, успевший привести себя в порядок, позаботился и обо мне — протёр влажными салфетками, помог вернуть бельё и штаны на место. Я уже достаточно отошёл и начал одеваться живее.

Но когда я захотел убрать следы на полу — он не позволил.

— Узнают ведь, — сказал я.

Павлов выбросил влажные салфетки в ведро.

— Думаешь, меня волнует чужое мнение?

Я его честно не понимал. Это не я, это он придумал мне легенду — а затем трахнул у себя на столе в кабинете. Заставил стонать и орать, словно хотел, чтобы все слышали, как он меня жарит.

— Никогда ни о чём не жалей, — сказал он, будто читал мои мысли.

Я усмехнулся.

— Вы так говорите, будто это легко.

Он серьёзно ответил:

— Очень легко, когда по жизни делаешь только то, что по-настоящему хочет твоё сердце.

Глава 23. Павлов. Расставляя всё по местам

Глава 23. Павлов. Расставляя всё по местам

Близость Вадима туманила голову даже сейчас, когда я ничего такого не мог с ним сделать. Слишком рано для подвигов, после секса наши тела даже ещё не остыли.

Девушек в таких обстоятельствах обычно я отсылал, Вадима — в очередной раз ломая привычный шаблон — не отпустил, хотя он честно хотел вернуться к работе. Теперь смотрел на него, двигающегося как в замедленной съемке, залипательно красивого и естественного в каждом движении.

Вряд ли он понимал, как сейчас выглядел. А именно — отлично оттраханным, полностью расслабленным, утомлённым и сонным. Ни разу не рабочей лошадкой. И ведь застегнулся на все пуговицы, одёрнул пиджак, а всё равно любой бы понял, чем он только что занимался.

Такого его нельзя отпускать. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь его таким видел. Его мягкие губы звали к себе, требовали вновь их целовать, и я коснулся своего рта, облизнулся, наблюдая за тем, как он сладко зевает.

Вадим из тех, у кого всё написано на лице. Он даже улыбается так, что хочется зажать его в тёмном углу и хорошенько потискать. А потом штаны сорвать и лицом в стену уткнуть, и заставить прогнуться, и вырвать из его приоткрытого рта вкусные, сладкие стоны...

Но всё это и правда потом, когда аппетит вновь нагуляется.

— Нет, ты остаёшься. — Я честно выслушал его возражения, но делать собирался лишь то, что считал нужным.

Позвонил Михайловичу, сказал, что одолжу стажёра на время, и Вадим, вздохнув, вяло махнул рукой.

— Ладно, я вроде понял уже, что и как там делать. Справлюсь и так. Там и правда ничего сложного нет.

Засранец такой, даже не подумал поблагодарить меня за возможность отдохнуть среди рабочего дня. Что не так важно, конечно. Всё, что касалось Вадима, я делал исключительно для себя, уж точно не ради его большого спасибо. Мне даже нравилось, что он забыл о нём и вёл себя очень просто, естественно, без картинных поз, не выделываясь, не пытаясь мне нравиться.

Вадим душераздирающе зевнул, прикрыв рот кулаком, и я спрятал улыбку. Он напомнил мне Маринку. Не сегодняшнюю умницу и красавицу, а сорвиголову, которой она была лет пять-семь назад, если не больше. Лазила по деревьям, стреляла из лука и не думала о том, как выглядит, и не помнётся ли платье — наслаждалась свободой.

Точь-в-точь как он. Не постоянно, но вот сейчас и