Центурионы - Жан Лартеги

— А вы сами когда-нибудь сражались?

— Да, и я не могу сказать, что мне это очень понравилось.

Распеги выглядел совершенно сбитым с толку; он не мог понять, как кто-то может не получать удовольствие от боя.

Лескюр и Диа эвакуировались вместе, но на вертолете, с тяжелобольными.

Когда полковник В., командовавший французским отрядом, увидел врача-негра, он повернулся к своему заместителю и сказал:

— Получше приглядывайте за этой птицей: врач, следовательно, обученный чёрный — должно быть, находился под влиянием пропаганды Вьетминя, скорее всего коммунист, возьмите на заметку.

У полковника был мощный голос, а у Диа — чуткие уши, он услышал всё. Затем повернулся к Лескюру:

— Я полагаю, мы повсюду будем натыкаться на таких ублюдков!

Лескюр сыграл две-три ноты на своей свирели и пожал плечами.

* * *

Бывшие пленные провели в различных госпиталях Индокитая от недели до месяца. Затем начали пить, спать с женщинами или курить опиум… но, казалось, едва ли кто-то из них спешил вернуться во Францию.

Они заново знакомились с прелестями вьетнамской жизни; плен вместо того, чтобы оттолкнуть их от «желтокожих», только сблизил. Их можно было увидеть о чём-то толкующими с велорикшами и китайскими бродячими торговцами. Они оказались сговорчивыми и совсем не строптивыми, пунктуально отчитывались, когда требовалось, и заполняли любое количество анкет, но выглядели живущими вне армии, в своём собственном мире — они избегали общества белых женщин и своих бывших товарищей, которые не прошли через такое же испытание.

Однажды утром их без лишнего шума согнали на корабль. Это был «Эдуар Бранли» — славная посудина от «Шаржёр Реюни»[75] с удобным трюмом и комфортабельными каютами. Они сделали остановку в Сингапуре, где набрали манго и китайских безделушек; в Коломбо, где совершили экскурсию по Канди; в Джибути и Порт-Саиде; и однажды, в десять часов вечера, добрались до города Алжир.

Это было 11 ноября 1954 года.

* * *

Им сказали, что судно отходит в два часа ночи, и что они могут сойти на берег. Там их оставил Махмуди. Во время путешествия он заболел, и его ждала машина скорой помощи, чтобы отвезти в госпиталь Майо. С трудом Махмуди заставил себя расстаться со всеми. Покидая их, он, казалось, боялся, что его снова одолеют все прежние сомнения, неуверенность и противоречия.

Бывшие заключённые Лагеря № 1 сошли на берег и поразились, обнаружив город таким мёртвым, как будто тот находился в осаде. Все магазины на улице д'Исли были закрыты. Патрули царапали асфальт ботинками, подбитыми гвоздями. Ступени главного почтамта охранял вооружённый автоматами взвод РРБ[76] в стальных шлемах.

Они направились к Касбе в надежде найти открытый ночной клуб или бордель, но наткнулись на заграждения из колючей проволоки под охраной зуавов. Они не встретили никого из товарищей по парашютно-десантным частям, и в пустом баре «Арлетти» Гийом, бармен, сказал им, что накануне все уехали в Орес.

Не зная куда податься, напуганные тем, что снова погрузятся в атмосферу войны, — что, как им казалось, больше никогда не будет страшить их, — они укрылись на корабле. В баре Мерль взял парижскую газету, и, поскольку товарищи толклись вокруг него, стал читать вслух.

Увидев это маленькое сборище, Распеги быстро присоединился к ним в сопровождении тучного маленького майора из города Алжир в красной пилотке зуавов.

Орес. Первое крупное сражение. Засевшие в пещерах феллага ведут огонь по нашим войскам. Тридцать бунтовщиков захвачены в Кабилии. Батна, десятое ноября. Первое крупное сражение в рамках общих операций по зачистке Ореса в настоящее время проходит в Джебель Ишмуле, в двух километрах от Фум-Туба; к югу от этого участка отряд, состоящий из двух рот парашютистов, вступил в бой с бандой преступников, укрывшихся в нескольких пещерах, откуда они ведут огонь из автоматического оружия. Этим утром на рассвете сражение ещё продолжалось.

Трое парашютистов были ранены, один серьёзно. Их доставили назад в Батну на вертолёте. Были найдены тела двух мятежников, и один был взят в плен — он был вооружён винтовкой и револьвером.

В Кабилии, недалеко от Дра-эль-Мизан, двое жандармов захватили тридцать мятежников, совершивших различные преступления в этом районе. Когда они проходили через деревню, население напало на них. Несмотря на вмешательство жандармов, один был убит, а другой — ранен.

В городе Алжир полиция обнаружила в жилом квартале города склад бомб. Аналогичная находка была в департаменте Оран, в Эр-Рахеле[77].

В том же департаменте, в Рио-Саладо, полиция выявила восемь человек, которых разыскивали за террористическую деятельность и арестовала шестерых из них. В их доме было найдено восемь килограмм взрывчатки и три винтовки.

За последние сорок восемь часов был запрещён взлёт гражданским самолётам. Прошлой ночью сообщалось об аппарате, летевшем с погашенными огнями над хребтом Орес, в то время как в горах наблюдалось несколько костров; власти полагают, что мятежники, чьи запасы кончаются из-за перекрытых дорог, могут получить оружие и продовольствие с воздуха[78].

— Всё та же старая война, — сказал Буафёрас. — Вьеты были правы.

Майор не мог так это оставить. У мужчин, прибывающих из Индокитая, все представления были полностью искажены пленом или стычками с Вьетминем. Они подхватили какую-то мерзкую жёлтую заразу, от которой им придётся излечиться во что бы то ни стало.

— Месье, — сказал он, ополчившись на Буафёраса, но обращаясь также и ко всем остальным офицерам, — Алжир — не Индокитай. Араб — мусульманин, а не коммунист. По существу мы имеем дело с локализованным восстанием, несколькими бандами разбойников-шауйя. Мы отправили туда парашютистов, что должны были сделать уже давно. Через неделю всё закончится. В Алжире всегда бывали подобного рода вспышки… ещё со времён Бюжо[79], и в тех же краях… Забудьте об Индокитае, вы сейчас в Африке, в нескольких сотнях километров от Франции.

Он повернулся к Распеги, который как старший офицер, несомненно, должен был поддержать его.

— Не так ли, господин полковник?

Распеги пососал трубку и бросил пытливый взгляд на Эсклавье.

— Нет, — ответил он неожиданно. — Университетов я не кончал и не особо гладко выражаюсь, но чувствую, что милейший Буафёрас прав, хотя он никогда раньше не бывал в Африке. Ваша маленькая вспышка в Оресе просто так не погаснет.

— Я здесь пятнадцать лет, господин полковник, я говорю по‑арабски…

— Может быть у вас получилось бы лучше, если бы вы поехали в Индокитай. Там, далеко, уже говорили о следующей войне.

Распеги повторил эту фразу про себя. Он нашёл её весьма эффектной, но, похоже, она не произвела особого впечатления на того паршивца Эсклавье, который читал