Пасха под Гудермесом. Боевые действия в Чечне и Дагестане - Виталий Николаевич Носков

– Мы идем вдоль железной дороги, – говорит. – Боевики по каким-то продольным канавам ночью подбираются и постоянно обстреливают. Житья не дают. Простреливают все во фланг.

Мы ему дали свою кодировку карты, радиостанцию, накормили его, сказали:

– Езжай в батальон, сегодня ты будешь спать спокойно.

И по его заявкам с наших минометов все огневое воздействие боевиков исключили полностью. И это, несмотря на то, что он был в другом штурмовом отряде, у него был свой командир полка, свои артиллерийские и минометные батареи. Но он обратился к нам, потому что знал, как мы результативно работали на Старой Сунже.

Мы ему сказали:

– Езжай с миром. Будет тебе спокойствие.

Выполнили свое слово, но прощались так:

– Скажи своим начальникам – пусть нам подарят машину мин.

К тому времени они были в большом дефиците. Так мы, внутренние войска и армия, взаимодействовали при штурме Грозного.

Чеченцы под таким мощным огневым напором стали проявлять некую парламентскую активность.

Сначала к нам приехал представитель ФСБ и сказал, что к нам со стороны боевиков выйдет некий субъект, дал приметы. И тот действительно вышел, при нем радиостанция, нож и все. Представился Зелимханом, что он начальник службы безопасности Абдул-Малика.

– Я, – говорит, – прибыл к вам для переговоров.

Его притащили ко мне на командный пункт с завязанными глазами. Развязали ему глаза и начали вести беседу – чего он хочет? Был поставлен вопрос об обмене пленных, но на моем направлении с нашей стороны пленных не было. У нас в тылу был развернут госпиталь Красного Креста. Зелимхан попросил разрешения на вынос своих раненых в этот госпиталь. У них, у боевиков, дескать, заканчиваются медицинские средства. Я ответил:

– Не вопрос. Выносите. Один ваш раненый на носилках, а четверо наших пленных его несут. Вашим раненым окажут медицинскую помощь, а наши парни, плененные вами, останутся у нас.

Зелимхан ответил:

– Я подумаю. Передам информацию на решение Абдул-Малика.

Мы тогда жестко закрыли Сунжу. Исключили проход в этот район всех. Им, боевикам, не нравилось, что все так жестко закрыто. Если в начале боевых действий на улице Лермонтова было еще какое-то движение людей, то мы это прекратили. Потому что это же утечка информации, вынос врагу каких-то сведений. Мы не раз вылавливали и сдавали нашим органам чеченских разведчиков. Однажды поймали ветерана первой чеченской войны. Он имел удостоверение о льготах. Документы были зашиты в подкладку. Один из лучших чеченских разведчиков… Мы держали под контролем эфир. Боевики проговорились: «Дед пойдет утром»… Мы тоже в тетрадочку записываем: «Дед пойдет утром». Понятно, дедушку надо встречать. Вычислили деда. Привели ко мне старого, злобного волка. Глаза от ненависти к нам были у него где-то в районе затылка. Налитый злобой хищник. Может, были у него агентурные способности, но их ему не удалось проявить. Если бы у нас не было информации, что пойдет дед хромой, с палкой, он, матерый враг, может и прошел. Но у 20-го отряда был сканер, и мы организовали пост прослушки.

Когда официальная часть переговоров с Зелимханом закончилась, я ему говорю:

– Зелимхан, ты что не понимаешь, что война переходит в другое русло. Заканчивайте сопротивление. Людей, атакующих толпами, как это было в первую войну, вы больше не увидите. Бронетехнику не увидите. Мы просто будем уничтожать вас артиллерийским, минометным огнем и авиацией. Больше вам людей никто не подставит, чтобы вы настрелялись в свое удовольствие. Война перешла в другое качество. Каков смысл вашего сопротивления? Мы вас просто перемелем. Давай вести другой разговор.

Наш разговор потом шел о том, что боевики будут сдаваться: выходить по одному, с дистанции 50 метров складывать оружие перед постом и проходить в накопитель…

Вопрос о сдаче стоял, но что-то не получилось. Абдул-Малик, полевой командир, был идейным арабом. Поэтому чеченские боевики, не решившись на сдачу, жестоко пострадали, понесли невосполнимые потери.

В завершение разговора Зелимхан попросил продать боеприпасы. От такой наглости я поперхнулся.

– Э нет, дорогой, – сказал я. – Ты что не видишь, здесь все люди нормальные. Мы тебе даже использованную укупорку не подарим, чтобы вы в нее по-большому не сходили.

Зелимхан ушел от нас в горе.

Как-то иностранных корреспондентов на моем направлении выявили. Мы их, как положено, обласкали. Аккредитация у них была по Москве, а журналисты оказались в городской черте Грозного. На их лицах было неподдельное удивление – за что задержаны? Но когда я попросил российскую аккредитацию, разрешающую находиться в зоне боевых действий, тут они успокоились. Я их спросил:

– Где вы должны работать?

И сам же с улыбкой за них ответил:

– Город Москва. А вы где находитесь? Вас же здесь нет… Вы тут можете потеряться. Здесь такие места. Да мы вам жизнь спасаем, задерживая.

Мы доложили наверх. Говорят:

– Ждите. Пришлем за журналистами вертолет.

Их человек пять-шесть было. Все мужского пола. Американец, англичанин, испанцы, чех, поляк. Они на «Волгах» довольно нагло въехали в район, подконтрольный нам. В сопровождении чеченцев передвигались. А у меня бойцы-то внутренних войск, обучены особой бдительности, докладывают:

– Товарищ полковник, по деревне шарятся непонятные люди с видеокамерами. Вроде как не по-русски говорят.

Я приказываю:

– Всех собрать и ко мне на беседу.

– Есть.

Приводят. Спрашиваю:

– Кто такие?

– Да мы журналисты.

– Я вижу. Дальше что?

– Нам разрешили. Мы в командировке. Все снимаем.

– А кто разрешил?

– Да мы тут везде проехали, нам слова никто не сказал. Мы все сняли.

– На моем направлении другие порядки, – говорю. А у меня СОБРы в подчинении.

Командую:

– Видеоаппаратуру сдать на проверку. Ребята, проверьте. Есть специалисты?

– Есть, – отвечают собровцы.

– Фотоаппараты сдать.

И тут началось. Они мне:

– Может, вам шампанского? Хотите? Скоро Новый год.

– Спасибо, не употребляю.

– Может, есть желание домой позвонить (журналисты имели в виду свою космическую связь).

– Жена на работе, сын на службе. Звонить некому.

Я потом говорю:

– А вот бойцы-то, наверное, позвонят. А ну-ка, боец, иди сюда. Мама где у тебя?

– В Сибири.

– Маме хочешь позвонить?

– Ну, что? – Обращаюсь к журналистам. – Пусть мальчик позвонит.

Поставили телефон. И мальчики по одному как пошли из окопов звонить. Но журналисты это почему-то не снимали.

– Вы, наверное, голодные? – спрашиваю корреспондентов.

– Да так, – не знают, что отвечать.

– Сейчас накормим.

А у нас самих есть толком нечего было.

– Обед пока не готов, – говорю. – А русскую экзотическую кашу будем есть?

– Какую кашу?

– Ну, елки зеленые! Сколько лет в России работаете и не знаете. Ну-ка откройте им несколько банок солдатской каши с тушенкой, – командую.

Открыли им, разогрели.

– А ложки, боец? – спрашиваю.

Отвечает:

– Ложек нет.

– Сухари есть? – интересуюсь.

– Есть.

– Неси.

Спрашиваю иностранцев:

– Все умеют применять сухарь вместо