Ананасы в шампанском - Игорь Северянин

счастья жду:

Бабочка лимонная —

Первая в году!

Наверняка

Я чувствую наверняка —

Ах, оттого и боль сугуба! —

Что прозы подлая рука

Весь этот парк повалит грубо

Когда-нибудь.

Когда-нибудь.

Не будет зарослей над речкой.

И станет выглядеть увечкой

Она, струя отбросов муть

Взамен форельности кристальной

Своей теперешней.

Дубы

Пойдут банкирам на гробы,

И парк мой, глубоко-печальный,

Познав превратности судьбы,

Жить перестанет, точно люди,

И будет гроб ему – пустырь.

И только ветер вечно будет

Ему надгробный петь псалтирь…

Что шепчет парк

О каждом новом свежем пне,

О ветви, сломанной бесцельно,

Тоскую я душой смертельно,

И так трагично-больно мне.

Редеет парк, редеет глушь.

Редеют ёловые кущи…

Он был когда-то леса гуще,

И в зеркалах осенних луж

Он отражался исполином…

Но вот пришли на двух ногах

Животные – и по долинам

Топор разнес свой гулкий взмах.

Я слышу, как, внимая гуду

Убийственного топора,

Парк шепчет: «Вскоре я не буду…

Но я ведь жил – была пора…»

Любят только душой

Хрустит под сапогом валежник:

Еще недавно здесь был куст.

В моей душе – ведь я элежник! —

Отдался грустью этот хруст.

Так каждодневно портят, рубят

И обезглушивают глушь.

И чем же парк они полюбят,

Раз вовсе не имеют душ?!.

История имения «Чудлейль»

Ф. М. Лотарёвой

Мисс Чу́длейль из Англии Императрице

Вакханочной Екатерине Второй

Представлена утром послом под горой,

Вблизи Приората гулявшей в теплице.

Она императорскою фавориткой

Немедленно стала, заморская мисс.

Носила прическу она с маргариткой,

Любила живое бандо – барбарис.

Немного суту́ловата, круглолица,

Она некрасива, полна и мала.

Но русско-германская императрица

Была обольстительно с нею мила.

Характер мисс Чудлейль настолько был светел,

Что даже светлейший Таврический князь

Ухаживал, робко пред нею клонясь,

Пока гнев в глазах властелинши не встретил.

Попала в опалу любимица вдруг,

В немилость попала веселая Чудлейль.

И царская ль воля, людской пересуд ли,

Но свыше решили: «Ей нужен супруг…»

Призвав одного из английских вельмож,

В семье своей сильного правом единства,

Ему намекнули: «Ее ты возьмешь», —

И стала она герцогинею Ки́нгстон…

Под Нарвой, близ Конью, построили им

Большое величественное поместье.

Но молодожены не стали жить вместе,

И в Англию герцог уехал к своим.

Она же давала в именье пиры,

Пиры, что гремели за быстрой Наровой.

Ей гости сердца приносили и дары

В честь знатной хозяйки дворца дугобровой.

И не оттого ли, что Тойла моя

Верстах в четырех от дворца герцогини,

В чьем липовом парке брожу часто я,

О ней рассказать захотелось мне ныне?

Купанье звезд

П. М. Костанову

Выхожу я из дома, что построен на горке, —

                                         и открыты для взора

В розовеющей дымке повечерья и утром

                                              в золотой бирюзе,

Грудь свежащие бодро, в хвойных линиях леса,

                                                ключевые озёра,

Где лещихи играют и пропеллером вьется

                                           стрекоза к стрекозе.

Никуда не иду я, лишь стою перед домом,

                                            созерцая павлиний

Хвост заката, что солнце, удаляясь на отдых,

                                             распустило в воде.

Зеленеют, синея, зеркала, остывая, и,

                                                   когда уже сини,

В них звезда, окунаясь, шлет призыв молчаливый

                                          надозерной звезде…

И тогда осторожно, точно крадучись, звёзды,

                                             совершая купанье,

Наполняют озёра, ключевые озёра, и тогда, –

                                                               и тогда

Я домой возвращаюсь, преисполнен восторга,

                                       преисполнен сознанья,

Что она звездоносна, неиссячная эта питьевая

                                                                  вода!

Мудрость идиллии

Над узкою тропкою клены

Алеют в узорчатой грёзе

Корова, свинья и теленок

Прогулку свершают вдоль озера.

Коровой оборвана привязь,

Свиньею подрыта дверь хлева.

Теленок настроен игривей:

Он скачет, как рыба из невода…

Гуськом они шествуют дружно.

Мы в лодке навстречу им плыли.

Твои засверкали жемчужины

В губах, и зардели щек лилии…

И ты закричала: «Прелестно!

Ах, эта прогулка ведь чудо!»

С восторгом смотрела на лес,

Отбросила в сторону удочку…

Жемчужины рта вдруг поблекли,

Жемчужины глаз заблистали,

И ты проронила: «Намек

На то, что и здесь, и в Италии:

Чем люди различнее, дружба

Их крепче, как это ни странно…

О, если возможно, не рушь

Божественно-непостоянного…»

Шатенка в розовом

Аллеей лиственниц иду вдоль озера.

Вода прозрачная у самых ног.

Навстречу девушка мелькает розово,

Чтоб мыслить горестно поэт не мог…

Аллея темная и тьмой тяжелая,

И тьма безрадостна, и тьма пуста.

А та сверкальная! А та веселая!

И упоенная такая та!

Неторопливые подходят окуни

И неподвижные в воде стоят,

Как будто думают о русом локоне,

О платье розовом мечту таят…

Зовущаяся Грустью

Как женщина пожившая, но всё же

Пленительная в устали своей,

Из алых листьев клена взбила ложе

Та, кто зовется Грустью у людей…

И прилегла – и грешно, и лукаво

Печалью страсти гаснущей