Дитя чумного края - Натали Абражевич

— Я благодарна вам, — сказала она медленно, не опуская глаз. — И буду благодарна вам всегда.

Они молчали — потому что больше было нечего сказать — и в тишине смотрели друг на друга. Ни один не отводил глаза.

Солнечный свет оглаживал залегшую меж них печаль — как будто общую.

Эта их встреча не должна была вдруг стать прощанием, но чудилась теперь именно им. Быть может, потому что в первый раз они заговорили, что все может кончиться, а может, потому что осознали лишь теперь, как мало оставалось времени. И ни один из них не оказался к этому готов.

Йерсена вдруг поймала себя на неловкой мысли: ей хотелось бы сейчас его обнять. Она ни разу не позволила себе такого, но теперь хотела бы прижаться, замереть и ждать — и Духи не сказали бы, чего. Быть может, пока не поверит, что ей не почудилось, и он и правда не желает ее отпускать.

В этот миг она как никогда почувствовала — пусть всего на миг — что может убедить себя, что ее любят и что у нее каким-то чудом получилось полюбить в ответ.

Ветер принес издалека смутные голоса облатов — это их вели на тренировку, как и каждый день.

— Мне нужно на занятие, — опомнилась она и поднялась, поспешно опрокидывая в горло горечь дамской благодати.

* * *

Крошечный тесный двор дома учения по осени тонул в тени почти что целый день. Зато в него не задувал колючий горный ветер — лишь свистел где-то над крышей в вышине. Сквозь арку как всегда распахнутых ворот виднелся плац и то, как утомленные облаты вытирали после тренировки пот.

Йерсена пялилась больше от скуки, чем из любопытства.

— Смотри! — пихнула ее О́рья. — Во-о-он там Содрехт. Его видно лучше всех, он самый крупный!

— Делать, что ли, нечего?! — над ухом рявкнула наставница. — Вы все запомнили? Расскажете?

Орья демонстративно скорчила гримасу и взялась закатывать глаза, пока Йерсена монотонно начала:

— Помимо основных восьми для всех доступных направлений изменения энергии, есть и девятое — Жанни — какое тоже поддается всем, но применяться может исключительно целительницами. Лишь их особый дар дает возможность обращаться с магией внутри чужого тела так, чтоб не вредить…

Наставница без интереса отмахнулась и кивнула Орье:

— Продолжай.

— Ну… И поэтому только целительницы лечат, а все остальные — нет.

— А дальше?

— Все.

Наставница перевела взгляд на Йерсену.

— Душа есть маленькое средоточие энергии, какая, точно кровь, идет по кругу. Целительница может ощутить ее ток и подстроить свою магию, чтоб не вредить ему; все остальные — нет.

— Свободна, — коротко отозвалась наставница и громче повторила: — Все свободны! Ну а вы, милая мойта, принесете к вечеру все это лично переписанное и при мне же повторите наизусть. Почерк мне ваш знаком, напишет кто другой — придется постоять под вечер на крупе.

Орья зло выпятила подбородок, запыхтела, но смолчала и лишь с ненавистью прожигала взглядом спину уходящей женщины.

— Какая глупость! — возмутилась она полушепотом, когда та оказалась далеко. — Вот кто придумал, чтобы мне указывала девка чуть не из селян?!

Йерсена не хотела отвечать — все это повторялось слишком часто, чтобы не успеть ужасно ее утомить. Поэтому она откинулась назад, разглядывала небо, молча слушала. Там слой за слоем собирались облака, и только изредка случалось солнцу отыскать щель между их лохматыми краями. Тогда вокруг них появлялся удивительно красивый белый ореол, а плотно сбитые густые сердцевины становились сизо-серыми, точно чернила, сильно разведенные в воде.

— Ну где, скажи мне, это видано? — Не унималась Орья. — Безымянная и незамужняя порядочно пожившая бабища помыкает дочерьми знатных Родов и назначает наказания! Она ведь даже орденской сестрой не может быть! Так — не пойми кто, не сестра, но и не добрая порядочная женщина. Ее должны были услать в какую глушь коров лечить, а вместо этого она тут заедается!..

Есть то, что не меняется. Ворчащая на это Орья — из того числа.

Не просто Орья, разумеется. Орья́на Мойт Охайн. Рожденная в столице, в дорогом особняке, укрытом малахитом, где за нею с малых лет бегали слуги; носящая айну как символ магии, передающейся в Роду, — она не приживалась в безнадежно чуждых ей порядках Ордена. Она их ненавидела. А Йер старалась не скрипеть зубами от того, как ей завидовала: Орье ведь не доставалось в половину столько, сколько безымянным и безродным девочкам, а вою на весь замок.

— … вот хорошо тебе, так просто все дается, — продолжала та. — Всего-то один раз послушаешь или прочтешь — и все запоминаешь! Я бы так хотела…

Йерсена ничего не отвечала, лишь вдыхала глубже, щурилась на небо посильней.

Откуда бы живущей тут, в доме учения, Орьяне знать, как много раз Йерсена не спала ночами, сколько книг прочла в библиотеке, сколько раз просила брата Кармунда ей что-то объяснить и показать.

Он первый вперед всех наставников рассказывал ей, что энергия, какой она однажды сможет управлять, рассеяна по миру — не сказать, чтоб равномерно, но пронизывает его весь. Порою ее делается больше — это называется изломом и случается по разу летом, осенью, зимою и весной; порою — меньше — тоже ровно раз в каждое время года. Между этим она прирастает или убывает, как луна, но только медленней. Вот только вот такой энергии на самом деле очень мало, и, чтоб колдовать, нужна такая же, но отделенная от мира гранью — надо эту грань пробить и вытянуть оттуда столько, сколько нужно.

Он же объяснял ей, почему не сможет ее этому учить: для магов грань подобна тонкой ткани: только тронь — расходится сама. Энергия оттуда хлещет бесконтрольно, и, если не справиться с ней, выжигает все вокруг. Поэтому-то маги так опасны — тем опаснее, чем хуже и слабее у них дар. Поэтому-то им позволено всего две роли в жизни: орденский брат или жрец-скопец. Другое дело женщины: для них грань неподатлива, прочна, им нужно прилагать усилие, чтоб зачерпнуть энергию.

Не будет никогда колдуньи, что сумеет вытащить с той стороны столько же силы, сколько маг. Не будет никогда колдуньи, что сравнится с магом в мощи заклинаний. Но не будет мага, что сумеет вскипятить себе воды, не проведя за этим добрый час в попытках соскрести энергию по эту сторону. Не будет мага, что сумеет исцелять и созидать, не разрушать.

— Ты