Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

в действительности. В Россию вербовать рекрутов на роль Есенина была послана жена Рейша – замечательная актриса Бетси Блер, француженка, блистательно сыгравшая в голливудском фильме «Марти» вместе с Эрнестом Боргнайном. Эта женщина вышла на меня каким-то странным образом через маму Миши Козакова, Зою Александровну, или, как мы ее называли, маму Зою, которая меня и порекомендовала.

Для того чтобы дать мне возможность принять участие в этом английском фильме, были предприняты невиданные в Советском Союзе шаги: сценарий «Айседоры», привезенный Бетси Блер, был изъят из ведения Госкино и передан в ведение Министерства культуры, где благодаря расположению «мадам министр» Екатерины Алексеевны Фурцевой и было получено добро на то, чтобы актер театра «Современник» Олег Табаков, человек неполных тридцати двух лет, мог сниматься в роли Сергея Есенина. Был назначен переводчик-редактор этого сценария, Саша Свободин. Все это вместе взятое было беспрецедентно.

Как человек увлекающийся, я тут же стал вовсю размышлять, фантазировать на тему предстоящей работы. Даже придумал три сцены, которых не было в сценарии, позвонил Карелу Рейшу, и он с радостью принял мои идеи. Одна касалась чтения стихов в оригинале, а две другие были довольно забавными. Мне казалось, что я где-то об этих реальных фактах читал или, оттолкнувшись от прочитанного, дальше фантазировал уже сам. Так родилась сцена, действие которой происходит в одном из городов, где чествуют Айседору, а Есенин, ревнуя к ее успеху и комплексуя по поводу незнания иностранных языков, произносит очередной тост так:

– О чем это они там говорят?

– Милый, не обращай внимания, это комплименты в мой адрес.

Проходит время, он опять пьет и спрашивает:

– Ну так что же, б…, они говорят?

На пятый раз Есенин, наконец, не выдерживает, понимая, что в этом утверждении себя инициативу перехватить ему не удастся, встает и запевает:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

И люди в ужасе начинают вставать.

Вторая сцена происходит, когда Есенин возвращается из своих дальних путешествий в Россию и привозит несколько чемоданов в Константиново. К нему по одному приходят его земляки, и он всем раздает подарки. Эта сцена явно родилась из моего эмоционального детского опыта, когда я из окна нашей коммуналки выбрасывал вниз, на «драку собак», игрушки и мелкие вещи. Очень похоже.

Рейш был доволен, все шло по любви. У меня уже был на руках контракт. 5 ноября 1967 года я должен был быть в Лондоне на примерке костюмов, головных уборов, обуви, делать грим. Так случилось, что начало съемок совпало с 7 ноября, днем, в который цензура запретила «Современнику» показ премьеры спектакля «Большевики» – нашего подарка партии на ее 50-летие, где я играл одну, отнюдь не главную, роль. Однако интересы «Современника» – за полтора года до ухода Ефремова во МХАТ – оказались для меня приоритетными.

В город Лондон я не полетел и остался в Москве, потому что мне непременно было нужно отстоять перед цензурой нашу премьеру – плечом к плечу с Олегом Николаевичем… Ефремов пошел в горком, я отправился к Екатерине Алексеевне Фурцевой. Женщина-министр согласилась прийти к нам на дневной прогон, устроенный специально для нее, и он ей понравился. Фурцева была человеком удивительной самостоятельности, и, входя в дело, она шла до конца, рискуя всем в ее положении – и креслом, и даже партбилетом.

Почему я так поступил? Да потому что понял, что не могу оставить, а значит, предать это вовсе не являвшееся выдающимся художественным свершением дело. Но это было дело моего театра, который в моей жизни всегда имел первостепенное значение. Олег Николаевич не уговаривал меня. Я сам знал, что мне нельзя уезжать из Москвы. Вместо того чтобы рвануть за своей долей злата, я вместе с коллегами обивал пороги, добиваясь того, чтобы премьера непременно состоялась 7 ноября.

Сейчас подобные поступки просто нереальны. Но не будем забывать, что все это происходило в государстве совершенно иной социально-экономической формации. Непонятная сейчас мораль другого времени, другого театра, которого давно нет и, может быть, уже никогда не будет.

Я счел возможным отказаться и от громадного гонорара, и от реальной возможности, снявшись в роли Есенина, сделаться европейским киноактером. Это в конце шестидесятых годов было недоступно почти никому из советских граждан. Единожды это позволено было сделать лишь Сергею Федоровичу Бондарчуку, когда он снялся в югославской картине «Битва на Неретве», и этот факт задержался в моей памяти только в силу своей исключительности.

Не появился я ни в Лондоне, ни в Югославии, где уже начались съемки. Были звонки, угрозы, напоминания о неустойках… А главное, я поставил многих людей в идиотское положение, потому что вся киногруппа с седьмого ноября находилась в Югославии, где снимались все натурные сцены России. В итоге бедный Рейш вынужден был второпях взять на роль Есенина какого-то югославского журналиста, мотавшегося потом по кадру в своей плохонькой дубленке.

Благодаря интеллигентности и благородству Рейша неустойку мне платить не пришлось, но тех сорока тысяч фунтов, половину из которых я должен был взять себе, а половину сдать в кассу Госконцерта, я лишился. В пересчете на сегодняшние деньги сумма астрономическая. Но даже не в сумме дело. Моя жизнь, возможно, и сложилась бы по-другому. Однако это один из тех моих поступков, которые я «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий» вспоминаю с приятностью.

Вот так вот я сам поворачивал свою судьбу.

Прага

Следующий, 1968 год был ознаменован для меня как долгожданным событием, так и весьма тяжелым испытанием.

Меня пригласили сыграть роль Хлестакова за границей, в Праге. Прага тогда была удивительным городом. Театральная жизнь столицы маленькой Чехословакии была одной из самых значительных и интересных в Европе того времени, наряду с английской, польской, русской. В пражских театрах одновременно работали режиссеры Альфред Радок и Отомар Крейча, художники Ладислав Выходил и Йозеф Свобода. Короче говоря, «театральная Мекка», как называли Москву 20-х годов. В Чехословакии того времени произошел настоящий культурный взрыв, а местные таланты разъехались по всему миру.

Приглашение поступило от театра под названием «Чиногерны клуб». Условие – подготовиться за неделю. Когда я прилетел в Прагу, оказалось, что в один из дней этой недели труппа уезжает в Остраву на выездной спектакль. Таким образом, в моем распоряжении оставалось не семь дней, а шесть. Спешка объяснялась тем, что предыдущий исполнитель роли Хлестакова, врач по образованию, игравший вполне успешно, остался жить в Англии, и театру необходимо было произвести быструю замену.

Художником спектакля был Либош Груза, режиссером – Гонза