Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский

Редсток вообще нашел широкое отражение в русской литературе. О нем писал Николай Семенович Лесков в статье «Великосветский раскол»: «Он рыжеват, с довольно приятными, кроткими, голубыми глазами… Взгляд Редстока чист, ясен, спокоен. Лицо его по преимуществу задумчиво, но иногда он бывает очень весел и шутлив и тогда смеется и даже хохочет звонким и беспечным детским хохотом. Манеры его лишены всякой изысканности… Привет у него при встрече с знакомым заученный и всегда один и тот же – это: “Как вы себя душевно чувствуете?” – Затем второй вопрос: “Что нового для славы имени Господня?” Потом он тотчас же вынимает из кармана Библию и, раскрыв то или другое место, начинает читать и объяснять читаемое. Перед уходом из дома, прежде чем проститься с хозяевами, он становится при всех на колени и громко произносит молитву своего сочинения, часто тут же импровизированную; потом он приглашает кого-нибудь из присутствовавших прочесть другую молитву и, слушая ее, молится… Молитва всегда обращается к Богу Отцу, к Троице или к Иисусу Христу, и никогда ни к кому другому, так как призывание Св. Девы, апостолов и святых лорд Редсток не признаёт нужным и позволительным…»

Более категорично высказался о Редстоке Достоевский в «Дневнике писателя»: «Мне случилось его тогда слышать в одной “зале”, на проповеди, и, помню, я не нашел в нем ничего особенного: он говорил ни особенно умно, ни особенно скучно. А между тем он делает чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтоб поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение. Впрочем, это может быть только у нас в России; за границей же он кажется не так заметен. Впрочем, трудно сказать, чтоб вся сила его обаяния заключалась лишь в том, что он лорд и человек независимый и что проповедует, так сказать, веру “чистую”, барскую…»

Молодой Чертков, блестящий конногвардеец, конечно, не был ни «редстокистом», ни «пашковцем». Но сектантскую закваску он получил от матери, которую любил и которая материально обеспечивала сына и после его «ухода» к Толстому. Эта закваска отразилась на всей его будущей деятельности как вождя «толстовства».

Это важный момент! Толстой никогда не был вождем «толстовцев». Он поддерживал их и был в дружеских отношениях с некоторыми «толстовцами» (кроме Черткова – с Павлом Ивановичем Бирюковым, Михаилом Александровичем Новоселовым, Павлом Александровичем Буланже, Душаном Петровичем Маковицким). Но по своей духовной природе Толстой не мог бы возглавить сектантское движение с его неизбежными знаками, паролями и полным подчинением своему лидеру. Он был поклонником личной духовной свободы и разумного понимания веры. Близкий к семье Толстых адвокат и общественный деятель Василий Алексеевич Маклаков однажды остроумно заметил: «Тот, кто понимает Толстого, не следует за ним. А тот, кто следует за ним, не понимает его». Этим как будто парадоксом объясняется, почему Толстой не любил «толстовцев». «Однажды, – вспоминала его дочь Татьяна, – среди людей, бывших у отца, я увидела неизвестного молодого человека. Он был в русской рубашке, больших сапогах, в которые с напуском были заправлены брюки. – Кто это? – спросила я у отца. Папа наклонился ко мне и, закрывая рукой рот, прошептал мне на ухо: – Этот молодой человек принадлежит к самой непостижимой и чуждой мне секте – секте толстовцев».

Тем не менее самый пламенный «толстовец» стал его сокровенным другом.

Поначалу чрезмерная интимность в общении с «милым другом», как с первого же письма называет Толстой Черткова, его немного настораживает. Ему не нравится идея взять на себя полноту духовной ответственности за странного молодого конногвардейца. Но отказать Черткову он не может. Да и не хочет, потому что при первом знакомстве подпадает под обаяние этого столь похожего на него молодого офицера. Вот в семье его не поняли. А Чертков понимает. Больше того, он нуждается в Толстом и не скрывает этого. Он посылает ему свои дневники и зовет в свое имение Лизиновку в Воронежской губернии. В Лизиновке Чертков познакомился с тремя крестьянскими юношами, готовыми разделить его с Толстым взгляды. Но имеет ли он право на такое духовное руководство?!

«Нет, Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите… Вы здесь нужны». Вы здесь нужны – это уже начало той мрачной роли, которую сыграет Чертков в семье Толстых. Где Толстой нужнее – в семье, которая его не понимает, или среди чистых юношей, готовых жизнь положить к его стопам?

«Получил Ваше письмо и получил Вашу книгу и не отвечал на письмо. Не отвечал потому, что не умею ответить. Оно произвело на меня впечатление, что Вы (голубчик, серьезно и кротко примите мои слова), что Вы в сомнении и внутренней борьбе по делу самому личному, задушевному – как устроить, вести свою жизнь – личный вопрос обращаете к другим, ища у них поддержки и помощи. – А в этом деле судья только Вы сами и жизнь. – Я не могу по письмам ясно понять, в чем дело; но если бы и понял – был бы у Вас, не то, что не решился бы, а не мог бы вмешиваться – одобрять или не одобрять Вашу жизнь и поступки. Учитель один – Христос».

Бестактность Черткова, который вскоре после знакомства заявил Толстому, что своим последователям тот «нужнее», чем своей семье, кажется, была очевидной. Почувствовал ли это Толстой? Скорее всего. Ответ Льва Николаевича был вежливым намеком на то, что он отказывается стать его «духовным отцом».

И Чертков на время отступил. В 1886 году он женится на Анне Константиновне Дитерихс, слушательнице Бестужевских высших женских курсов. Внешность Гали, как называли ее близкие, хорошо известна по картине Николая Александровича Ярошенко «Курсистка» (1883). Красивая, худенькая Галя была страстной поклонницей взглядов Толстого, и это сыграло едва ли не решающую роль в выборе Черткова. Прежде чем жениться, он неоднократно обсуждал этот вопрос с Толстым. Он не считал себя способным к семейной жизни и боялся повторить «ошибку» своего учителя. Но Толстой одобрил брак с Дитерихс. В 1887 году у Чертковых родилась дочь Оля. Галя, слабая и болезненная, не могла сама выкормить ребенка. Нужна была кормилица. И почему-то в Крекшине Московской губернии, где тогда жили молодые, кормилицы не нашлось. Растерянный Чертков просит Толстого найти ее в Москве.

«Дорогой Лев Николаевич, еще раз обращаюсь к Вам за помощью в добром деле, которое для тех, кого оно ближе всего касается, остается добрым делом, несмотря на то, что не чиста причина, побудившая меня принять в нем участие. У Архангельской[31], проходом в городской госпиталь, остановилась и родила одинокая, нищая женщина. Она вперед решила отдать ребенка в воспитательный дом, чтобы не ходить с ним зимою по миру.