Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов

Резво откопав под завалом мешков с почтой свой вещмешок и аккордеон, он закинул всё на спину, откинул трап и, не оглядываясь, вынырнул наружу.

Последнее, что видело ошарашенное республиканское начальство, высунувшееся из дверей салона, — это поджарая фигура в измазанном кровью комбинезоне, стремительно удирающая к границе аэродрома с аккордеоном за спиной и таким видом, будто он просто немного задержался на концерте и теперь очень спешит на поезд.

Глава 24

Марселлес Уоллес сам кого хочешь на***ет!

Вторая половина августа 1937 года. Северо-западная окраина Перпиньяна.

Старший лейтенант Гена Хорьков, совсем недавно ставший старшим из просто уполномоченного испанского отдела НКВД, в местном быту известный как Камарада Хурон, нервно мерил шагами комнату в маленьком домике на самом краю Перпиньяна, почти у границы с аэродромом Льябанер. Домик был снят на подставное имя и по фальшивым документам на неделю. Ремонта в комнате не было с момента постройки, из кухни пёр чудовищный запах, но сейчас это не имело для Гены никакого значения.

Две недели назад Гена получил приказ из центра. Суть была проста и одновременно невозможна — приобрести самолёт. Самому, не используя официальные каналы. Хотя денег из фондов в советском посольстве в Париже ему отсыпали, надо сказать, более чем прилично. И Камарада Хурон, применив чудеса советской изворотливости, полуправды, давления и откровенного шантажа, каким-то образом действительно купил самолёт. И Гена даже совершил подвиг — при всей его боязни высоты, он долетел на нём из Парижа в Перпиньян, как предписывала инструкция из центра, правда, почти всю дорогу не открывая глаз.

Да-да, совсем небольшой, но самый настоящий самолёт — с крыльями, двумя моторами, с пропеллерами, пропуском на стоянку и даже с регистрацией, выписанной не очень трезвым французским чиновником в субботу вечером.

Теперь этот сарай с крылышками стоял на краю аэродрома, в самом дальнем углу, рядом с ангаром для почтовиков. Никто пока не задавал вопросов, но с каждым днём Гена всё больше сходил с ума. Надо было дождаться пилота. Он должен был прибыть в ближайшие дни. А прошёл уже четвёртый день, и каждая лишняя минута ожидания казалась шагом к катастрофе.

Гена боялся, что к самолёту проявит интерес местная полиция, жандармерия или, хуже того, французская контрразведка. Денег за стоянку уходило неприлично много, а француз, заведующий сектором, начал коситься и делать слишком уж дружелюбные рожи.

— Где же ты, чёртов лётчик… — скрипел Гена сквозь зубы.

Когда на пятый день ожидания, в самую глухую ночь, в дверь раздался осторожный, почти вежливый стук, Гену с просонья аж подбросило с кровати. В дверь кто-то скрёбся. Еле слышно.

— Полиция! Они меня вычислили! — прошила молния сквозь плохо соображающий со сна мозг. Рука сама нырнула в ящик у изголовья кровати.

— Просто так я не дамся проклятым буржуям! — в затуманенном сном мозгу Гены билась единственная мысль.

Чекист вытащил из-за ящика новенький ТТ. В комнате не было света, и от этого мерцающий в руке ствол показался ему особенно зловещим.

И, сунув пистолет за пояс, гроза шпионов крадучись подскочил к окну, приоткрыл раму и, не раздумывая, вылез наружу. И повис на руках. Под ногами зияла чёрная пустота ночи.

— Сука! Высоко же! — полыхнула ужасом в голове всепоглощающая мысль.

Высоты Гена боялся с детства. Даже в разведшколе, где их учили прыгать с парашютом, он всячески отмазывался от этого действия и единственный раз прыгнул с вышки с выражением осуждённого. И вот теперь он висел, вцепившись пальцами в подоконник, ногами упираясь в стену, и лихорадочно думал — что делать дальше?

— Придурок… ноги опусти! — шепнул голос на чистом русском у него над ухом.

Гена вздрогнул и послушно опустил ноги. И тут до него дошло — он же живёт на первом этаже! Это в Париже у него была мансарда под крышей на седьмом этаже, а здесь, в этой дыре на окраине Перпиньяна — почти на уровне тротуара.

— Ты кто⁈ — зло прошипел Гена, сжимая непонятно как оказавшийся в руке пистолет.

— Славянский шкаф с тумбочкой! — отозвался голос из темноты. — Лётчик Хренов! Ты только сдуру не долбани из своего ТТшника, а то будет фейерверк на весь квартал!

Ещё через пару минут коротких, но на редкость насыщенных препирательств выяснилось главное — Хренов, лётчик, прибыл. Жив, цел, слегка покоцан, но с документами, знанием маршрута и готов улететь немедленно и, наконец-то, избавить Гену от этого проклятого самолёта.

Гена перевёл дух, спрятал пистолет и, глядя на блеклую луну над крышами, впервые за четыре дня чуть-чуть расслабился. Теперь дело сдвинулось с мёртвой точки, а значит — его работа сделана. И, возможно, очень хорошо оценённая работа.

Вторая половина августа 1937 года. Аэродром Льябанер, 5 километров к северо-западу от центра Перпиньяна.

Маленький самолетик с двумя моторами шустро рассекал голубое небо Франции.

Если бы кто-то сумел бы заглянуть в его кабину, то очень бы удивился, увидев за штурвалом нашего героя, плюющегося и возмущенно бормочущего себе под нос:

— Вы хотели нае***ать вашего партнёра по бизнесу Маселлеса Уоллеса! Маселлес Уоллес сам кого хочешь нае***ёт!

(Автор должен соблюсти авторские права и признать, что Лёха шепчет слова из фильма «Криминальное чтиво» в переводе Гоблина).

* * *

С самого раннего утра, не выспавшиеся от событий ночи, лётчик Лёха в сопровождении оперуполномоченного Гены вышли к самолёту — небольшому аппарату с французскими опознавательными знаками, грустно стоящему в самом углу огромного аэродрома Перпиньяна.

Вид у самолёта был знакомый. Лёха уже встречал такие — республиканская авиация использовала несколько этих машин для перевозки особо важных персон: министров, генералов, командования ВВС. Хотя, вроде, и бомбить с них пытались, вспоминал наш герой.

В голове тут же всплыл эпизод, как он однажды встрял в очередной блудняк, ляпнув при замполите.

Тогда, выруливая из-за ангара, он увидел приземлившийся и уже рулящий к командному пункту Envoy и, не оглянувшись, прокомментировал:

— О! Членовозка прилетела!

На его беду, рядом оказался бдительный товарищ Кишиненко и услышал Лёхино определение:

— Хренов! Вы кого сейчас членом обозвали⁈ — вкрадчиво поинтересовался охранитель морали, грозно сверкнув глазами.

Самолёт остановился, из него начали вылезать какие-то важные фигуры.

— Я вот члена правительства имел в виду, — Лёха ткнул в первого попавшегося вылезающего из самолётика толстенького человечка, — а вы про какие члены спрашивали, товарищ комиссар? — с самым наивным видом поинтересовался Лёха.

Осваивая кабину, он