Другие времена. Антология - Антология

Нет ни признаний, ни смущений девичьих —

Всё это пережитки старины,

И жизнь теряет смысл, ведь эти мелочи

Бесценны, ибо нет у них цены.

Меняются эпохи и столетия,

Изменчивы одежда, лексикон,

Взаимоотношения и этика,

И даже неизменный телефон.

Меняются законы геометрии —

Любовных треугольников углы…

Конечно, и любовь бывает ветреной,

Вот только без ОНО, лишь Я и ТЫ.

Тоска пройдёт. — Останется бессонница

И лунный луч — бессменный атрибут.

История, она не церемонится,

Когда ей голоса не отдают.

Ноябрь, 2020 — Нью-Йорк

* * *

Кто выиграл, кто проиграл —

Рассудит время.

Пусть рукоплещет чёрный зал,

А белый дремлет.

И перемешивая дым

С огнём пожарищ,

Пусть будет Ленин молодым —

Вперёд, товарищ!

Четыре года долгий срок,

Построить райский

Сад на земле. — Но, видит Бог,

Тем, кто у власти,

И не такое сходит с рук.

Гремят там-тамы…

Земля идёт на новый круг —

Последний самый.

Ноябрь, 2020 — Нью-Йорк

Дверь

My house is my castle

(Английская поговорка)

Дверь на балкон все разделила на́

Два мира, две судьбы, две половины.

Здесь люстра светит, — там горит луна,

Тревожиться — как будто — нет причины.

Но я боялся эту дверь открыть,

И выйти на балкон боялся тоже.

Ни возразить мне нечего, ни крыть

Мне было нечем — разве только ложью…

А сон вёл дальше. Телевизор пел.

Ложь становилась жизненною нормой,

И белый снег ложиться не посмел,

(Не выйдя то ли цветом, толи формой),

На чёрный и замызганный асфальт.

И небо было тоже в чёрных дырах,

Как будто, допустила жизнь фальстарт,

И солнце не в зените, а в надире.

На лицах — примиряющий загар.

В толпе я видел чёрного Иисуса,

А Пушкин — не поэт, но чёрный мавр;

И — символы почившего Союза;

И — Байден в чёрной маске от Dior;

И чёрные костры в тумане ночи…

И, преклонив колено, приговор

Выслушивал Чак Шумер — среди прочих.

А Дональд Трамп привязан был к столбу,

И чёрный хворост пламенем охвачен…

Мой сон горел, в нём продолжался бунт,

Моей и вашей жизнями оплачен.

Дверь на балкон все разделила на́

Два мира, две судьбы, две половины…

…Свет выключил — лишь черная Луна

Да досками забитые витрины.

2020

* * *

Некорректностью вновь прикрывают безумие стаи,

А системный расизм — термин наших реалий и дней.

Если черный убит, то убили его негодяи,

Если белый убит — это нынче в порядке вещей.

Этот шахматный мир чёрно-белых полей и поступков

Отсекает историю, ставшую вдруг ни к чему,

И системный расизм, кому надо, идёт на уступки,

Отрекаясь от прошлого через тюрьму и суму.

Пьедесталы пусты, их готовят для новых героев,

Золотые гробы — позолочены только извне.

Но ведь как не крути, в ту же самую землю зароют

И вчерашних, и тех, кто сегодня ещё на коне.

2021 — Нью-Йорк

* * *

Под утро небо шелковистей, словно

халат японской гейши. — Налегке

я просыпаюсь. Первым было слово,

но после все же, рюмочка сакэ.

Ну чем не тост? — Звезда не удержалась,

упала и сгорела… — Небосклон

горит огнём. И догорает жалость,

зато в крови растет тестостерон.

Любовь и страсть. А небо мечет звёзды.

Я гейше в ушко прошепчу: «Ai…»[15]

Сойду с ума, пока ещё не поздно,

Под натиском безумства и любви.

2021 — Нью-Йорк

Наталия Генина / Мюнхен /

Поэт, переводчик, журналист. Родилась в Москве, там же окончила филфак пединститута. Работала в московских библиотеках, редакциях газет и журналов, десять лет руководила литературной студией, была редактором детского европейского журнала «Остров Там-и-Тут», преподавала и преподает русский язык и литературу. Автор книги стихов «Пятый угол» и нескольких книг поэтических переводов, публикуется в российских и германских периодических изданиях. Член Союза писателей Москвы. Живёт в Мюнхене.

* * *

В расщелину меж бытиём и бытом —

разлаженным, раздёрганным, разбитым,

в дыру озонную, заветную войти,

оскальзываясь в космосе открытом,

склоняясь над распластанным корытом,

понять: иного нет у нас пути.

Известно — где по плану остановка.

Стрелять неловко, но в руках винтовка.

И цокает небесная подковка,

и никого нельзя предостеречь.

И на ладони Божия коровка,

мычит — и в небо целится, плутовка.

Добытчик резвый, где твоя сноровка?

О чём бишь я? Да не о хлебе речь!

Где родина? И гнётся знак вопроса.

Так отнимают душу без наркоза.

Так рассуждают твёрдо и тверёзо,

покачиваясь, превращаясь в прах.

И просто всё, как во поле берёза.

Кобыле легче, если баба — с воза.

Щекочет ноздри вешний дух навоза,

и птица-тройка жмёт на всех парах.

Куда? Ну, не даёт она ответа.

Меня ссадили — езжу без билета.

Конец туннеля, а быть может, света.

И больше не захватывает дух.

А ночью вспомнишь: возлюби соседа, —

и любишь всех подряд в порядке бреда.

И не припомнишь Нового завета,

покуда трижды не споёт петух.

* * *

Свой шаг сбивая набекрень,

надсаживая слух и зренье,

цеди по капле мутный день,

выхаживай стихотворенье.

Его рифмованный недуг

неизлечим, и зоркий звук

всё понимает: ты интригу

загнал под землю — ловкость рук.

Зачем ты, обернувшись вдруг,

не спас когда-то Эвридику?

*