«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

Николай Никитич Липкин был замечательный военный характер; это был образец воина-христианина, всем сердцем преданного Царю и Отечеству, любивший ходить к заутрене и слепо веровавший в неодолимость русской рати. Зависть была совершенно чужда благородной его душе; он принадлежал к числу тех офицеров, которых когда-то в насмешку называли «философами», то есть, не стараясь подделываться и не умствуя лукаво, Николай Никитич со стоическим равнодушием «тер лямку» двадцать семь лет, пока не настала минута тяжкого испытания, выказавшая всю блестящую сторону этого героического характера.

Для доказательства справедливости этих суждений приводим здесь несколько последних писем Николая Никитича брату в Петербург и думаем, что мы достойным образом почтим как память писавшего их, так и всех прочих моряков, подвизавшихся на обороне Севастополя.

«1 сентября прошел мимо нас неприятельский флот и стал в Евпатории на якорь; 2-го числа занял десантом город, где был всего один батальон. Русские ушли, а татары предложили туркам свои услуги. 2-го же все наши полки двинулись на позицию, а город, флот и остальное войско поручены В.А. Корнилову. Город наш объявлен в осадном положении. Кругом Севастополя воздвигаются батареи, где уже стоят корабельные орудия большого калибра. Все в движении. 7-го сентября приходили английские пароходы, по ним стреляли, но безуспешно. 8-го сентября в день Куликовской битвы хорошо слышна была у нас канонада. Сражение проходило при Альме, в нескольких верстах к северу от Севастополя. Неприятельских судов такое множество, что из их мачт образовался совершенный лес. 9-го доставлены к нам наши раненые, тысячи три, это оттого, что неприятель прикрывался орудиями с кораблей; но ничего – дело конец венчает. Вечером наши войска оставили позицию, чтобы заманить окаянных поближе к городу и отдалить от моря. 11-го сентября пять наших кораблей: 120-пуш. «Три святителя», 84-пуш. «Варна», «Уриил», «Силистрия» и «Селафаил» и два фрегата «Флора» и «Сизополь» затоплены на фарватере, так что враги не пройдут уже на наш рейд. Жаль было кораблей, да делать нечего. Дорого же они обойдутся друзьям; они были стары, а им придется уплатить как за новые[176], и у нас будут лучшие корабли и винтовые. Команды с затопленных судов поступили на батареи.

Французы заняли Евпаторию 2-го сентября; будет им то же, что в Москве, которую они заняли тоже 2-го сентября. Едва ли кто из них уйдет. Наши их караулят. Теперь они в четырех верстах от Севастополя и располагаются кругом, ну да ничего, – отваляем на славу. В день сражения при Альме было много убитых, в том числе и шурин мой. Адъютанту Сколкову оторвало кисть руки, штаб-ротмистру Жолобову ногу, он уже умер. Неприятель имел дерзость требовать сдачи Севастополя, но, говорят, что Корнилов отвечал, что тело его будет последним, по которому они войдут в город. Теперь чужих судов набралось, я думаю, поболе испанской армады. Лагерь их хорошо виден из города простым глазом. Войска к нам прибывают, и слышно, что вскоре ударят на них с поля, а мы в то же время угостим из города. На сотню лет отобьем охоту воевать с нами. У нас три дня 12, 13 и 14 сентября были крестные ходы вокруг города и по всем батареям. Умилительно было видеть как воины, стоящие на биваках, прикладывались к кресту и образам, кои многие дамы несли по обещанию[177]. Наши все граждане взяли ружья, арестантам же, на всякий случай, раздали колья. Владимир Алексеевич Корнилов удивляет всех своей деятельностью, он постоянно на коне, ежедневно везде бывает, сам во все входит и распоряжается. Ожидаем с часу на час общей атаки с моря и с сухого пути. Вот, брат, наши дела на сей день, а что будет далее – известно Богу…»

26 октября 1854 года Николай Никитич приказал писарю написать своему брату письмо, из которого извлекаем следующее:

«По поручению братца вашего извещаю, что он 11 числа сего месяца ранен в обе руки осколком 5-пудовой бомбы; раны его состоят в переломе обоих предплечий лучевых костей; в настоящее время обе руки находятся в лубках, а потому писать он не может. Сегодня уже 22 день как бомбардируют наш Севастополь; жители почти все выехали из города. Домна же Ивановна с детьми и поныне живет в городе; это происходит более оттого, что Домна Ивановна нездорова и большей частью лежит, а в таком положении и при ранах вашего братца выехать нельзя, да сказать по правде, и средств на это нет. Николая Никитича кроме его ран беспокоит еще то обстоятельство, что по случаю бомбардирования ихнюю супругу лечить нельзя, а приказано ей носить на шее коралл, почему братец покорнейше просит вас, будьте так добры, если есть возможность, пришлите ей хоть две ниточки кораллов красных; при случае же они оба будут вам признательны; у нас в Севастополе не только что коралл, но даже хлеба с трудом достать, все лавки заперты и жители стеснены. Бомбы и ядра почти не дают ходить по улицам; нет дома, который не был бы поврежден ядром или бомбой, и вдобавок еще конгре-вовыми ракетами[178]».

14-го января 1855 года Николай Никитич сам продиктовал письмо следующего содержания:

«Долгое твое молчание, любезный брат, меня тревожит и при болезненном моем состоянии увеличивает боль от ран, которая так сильна, что я часто не сплю целую ночь; правая рука моя и поныне на перевязке, и я ею не могу владеть и даже перекреститься. Страдания мои увеличились еще душевной скорбью: 5-го числа сего месяца лишился я жены; она, бедняжка, долго болела, истощены были все посильные средства к ее выздоровлению, но Богу угодно было окончить ее жизнь, и я вторично остался вдовцом с двумя дочерьми, младшей 8 лет, старшей 10. Они обе зачислены в казенное заведение, и этим благодеянием я обязан обожаемому нами генерал-адмиралу, который отечески заботится о своих моряках. Кроме этой милости я награжден еще чином и орденом св. Владимира с бантом. Не буду тебе описывать наших действий, одним словом скажу, что мы, моряки, отстаиваем наш Севастополь; многие наши раненые вторично явились на бастионы, и я сам намереваюсь, бросив лечение, пойти опять на 4-й бастион, где начальник вице-адмирал Новосильский.

Ф.М. Новосильский

Я постоянно каждый день по совету медиков втираю руки мазью и делаю ванны, и это мне так надоело, что скоро брошу лечиться и, поручив себя Богу, пойду по-прежнему на бастион, где намерен доказать, что я вполне достоин монарших милостей