Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

будут отправлены домой. Были очень большие сомнения по поводу того, что условия какого бы то ни было окончательного мирного договора будут включать репарации вроде тех, что предусматривались по Версальскому договору. А тем временем, учитывая, что их страны лежали в руинах после разорения, которое немцы же и устроили, что могло быть разумнее, чем заставить тех, кто оказался в их власти (или был отдан в их руки, как, например, при передаче Великобританией военнопленных Бельгии и США – Франции), устранить часть ущерба, который они нанесли? Еще раз отметим, что аргумент был не лишен оснований, но МККК должен был отвергнуть его со всем возможным тактом и осторожностью, требуемыми столь экстраординарными обстоятельствами. Какие договоренности имели место (если таковые были) между Женевой и Москвой по данному вопросу, я не знаю. Однако достаточно ясно то, что произошло в Париже и Лондоне в результате вежливых и настойчивых увещеваний МККК. Как бы Франция и Великобритания ни нуждались в этой рабочей силе, не существовало ни малейшего законного основания принудить пленных к работе. Это был бы не очень приятный прецедент для победителя, который в следующий раз мог таковым не оказаться. Был и другой аспект, который после 1948 г. приобретал с каждым месяцем все больший вес: использование рабочей силы военнопленных не давало им критиковать так свободно, как они того желали, интерпретацию СССР своих обширных моральных привилегий.

Тысяча девятьсот сорок восьмой был годом, когда Франция и Британия выполнили то, что от них требовалось по данному вопросу: Британия осуществила репатриацию полностью, а Франция удерживала только тех пленных (которых оказалось вполне приличное число), кто был готов работать за плату и мог соответственно считаться «вольнонаемным работником»[199]. На Дипломатической конференции только Великобритания стремилась ограничить действие предложенной новой нормы, гласящей: «Военнопленные освобождаются и репатриируются тотчас же по прекращении военных действий».

Подслащивая эгоизм альтруизмом, Великобритания до последнего стремилась убедить другие стороны, которым в будущем, возможно, придется осуществлять репатриацию, что строгое соблюдение этой нормы не только будет трудным или рискованным для них, но оно к тому же может противоречить интересам репатриируемых[200]. Кроме того, такой подход оставлял нерешенным крайне неудобный вопрос о принудительной репатриации. Значительное число пленных, которые по своей воле или против нее были связаны с СССР, не хотело, чтобы их отправляли туда, когда подойдет время их освобождения. Были такие, кто предпочел самоубийство. МККК заранее побеспокоился о том, чтобы сделать новую норму зависящей от согласия предполагаемого выгодоприобретателя, и при поддержке ряда сочувствующих государств настаивал на поиске средств спасения такового от судьбы, которую он, возможно, считал худшей, чем смерть. Однако усилия Комитета пропали даром. Последней каплей стало то, что предложенная Австрией 23 июня соответствующая поправка была отвергнута подавляющим большинством голосов.

«Генерал Скляров (СССР) опасался, что военнопленный может быть не в состоянии полностью свободно выразить свое желание, когда он находится в плену. К тому же это новое положение могло способствовать применению чрезмерного давления на держащую в плену державу. Генерал Паркер (США) согласился с этим мнением»[201].

Потребуется еще несколько лет осознания смысла прав человека и весьма неприятный опыт во время войны в Корее, чтобы убедить западные державы снова прислушаться к тому, что МККК пытался им объяснить.

Применение и исполнение

Когда говорится о применении [application], то речь идет о том, где, когда, кем и каким способом конвенции могут быть применены. Что касается исполнения, здесь имеется в виду то, как они будут применяться или как предполагается, что они будут применяться, и чем будет обеспечиваться их исполнение.

Конвенции 1949 г., за исключением того, что предусматривается общей статьей 3, должны применяться «в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояния войны… а также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления».

То, что здесь не сказано о войне, важнее того, что сказано. Независимо от того, признается «состояние войны» в классическом формальном смысле или нет, конвенции начинают применяться немедленно, как только «вооруженный конфликт» начинает существовать. Таким образом, их применимость намного шире, чем конвенций 1929 г., а до них – Гаагских конвенций, соблюдения обязательств по которым государства могли иметь возможность или могли быть вынуждены избегать по формально-юридическим причинам, так же как они теперь могли избегать соблюдения обязательств по ст. 3. Так, США и Великобритания отказывались признавать, что начиная с 1937 г. шла война между Китаем и Японией. Точно так же в период между 1939 и 1945 г. «агрессоры избегали [выполнения своих обязательств], отказываясь признать состояние войны. В других случаях создание марионеточных правительств позволяло скрыть состояние войны de facto под предлогом якобы юридически сохраняющегося состояния мира. В иных случаях юридически состояние войны продолжало существовать, поскольку военные действия не были признаны завершенными путем установленной юридической процедуры, хотя реальное состояние уже не было состоянием войны»[202]. Подчеркнутое включение формулировки «вооруженный конфликт» (которой МККК добивался еще с довоенных времен) было нужно, чтобы предотвратить казуистические увертки подобного рода. Область применения конвенций еще больше расширилась благодаря фразе об «оккупации». Теперь стало невозможным отрицать наличие враждебных взаимоотношений только потому, что вторжение крупного государства на территорию маленького государства не встретило сопротивления.

Третий параграф ст. 2 блокирует еще одну потенциальную возможность уклонения от выполнения обязанностей, налагаемых МГП: речь идет о доводе, вытекающем из «оговорки об общем участии» в Гаагских конвенциях и других документах, принятых до 1929 г., состоящей в том, что если одна сторона конфликта не брала на себя содержащихся в этих конвенциях обязательств, то другие стороны, которые подписались под ними, так же могут их не выполнять»[203]. Теперь же последняя должна исполнять свои обязательства, если первая «принимает и применяет положения» конвенции (конвенций) и, как следует предположить, до тех пор, пока она убедительно демонстрирует неизменную приверженность им.

Если перейти от оснований и обстоятельств применения к рассмотрению того, каким образом структура конвенций определяет их применимость к тем или иным людям, то прежде всего обнаруживается, что конвенции рассчитаны на то, чтобы защищать индивидов в некоторых четко определенных ситуациях. Каждая конвенция занимается собственными категориями ситуаций. Определения отличаются точностью и продуманностью; приведенное здесь краткое изложение, разумеется, не должно использоваться вместо самих документов теми, кого интересует их юридическое значение. Категории покровительствуемых лиц таковы: в ЖК1 это законные комбатанты, раненные или заболевшие на суше; в ЖК2 это также законные комбатанты