Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

(плюс экипажи торговых судов и гражданских самолетов), раненные, заболевшие или потерпевшие крушение на море; в ЖК3 – не раненные законные комбатанты и все раненые, больные или потерпевшие крушение, которые попали в руки противника и таким образом стали военнопленными; в ЖК4 – гражданские лица, под которыми подразумеваются в основном (т. е. за исключением тех ограниченных случаев применимости в отношении граждан «собственной страны», которые мы кратко рассматривали выше) люди, не упомянутые и не защищенные в ЖК1, ЖК2 и ЖК3, которые являются гражданами соблюдающего конвенцию государства и находятся в случае конфликта или оккупации в руках неприятельской державы. Поскольку определения покровительствуемых лиц в ЖК1, ЖК2 и ЖК3 описывают, используя терминологию Бакстера, «привилегированных комбатантов», из этого следует, что «непривилегированные» комбатанты, участвующие в конфликте или сражающиеся против оккупации, не могут быть, в понятиях МГП, никем иным, кроме как гражданскими лицами. Действительность, к которой относятся конвенции, весьма своеобразна и совсем не похожа на ту действительность, с которой соотносятся права человека. Люди в ней становятся реальными только в определенных ситуациях или когда они делают определенные вещи – в этих случаях они действительно обретают несомненную вещественность и могут обрести защиту от бедствий вооруженного конфликта более мощную, чем могут им предоставить менее избирательно действующие инструменты из области прав человека.

Следует еще раз отметить, что права человека не выпали полностью из поля зрения Женевских конвенций 1949 г. Мы уже отмечали, что некоторые из разработчиков конвенций были прекрасно осведомлены о том, что происходило в Организации Объединенных Наций, о том, насколько это было важно особенно для Конвенции о защите гражданского населения во время войны и для любого распространения применения Конвенций с исключительно международных на внутренние конфликты. Отчет канадской делегации 1949 г. уже упоминает очевидно подразумеваемое обстоятельство, что столкновения между правительствами и их собственными гражданами больше связаны с правами человека, чем с МГП. Один из высокопоставленных сотрудников британского Министерства внутренних дел считал это бесспорным. «Хартия [sic!] прав человека – вот место для нормы, предназначенной защищать гражданское население от его собственного правительства», – отметил Артур Страт [Arthur Strutt] в ноябре 1948 г. в ходе подготовки своей части проекта инструкций для делегации Великобритании на конференции 1949 г. Что касается «религиозных войн», на которые ссылались в Стокгольме как на тип немеждународной войны, требующей особого гуманитарного регулирования, то «они не являются уместными в Конвенции о защите гражданского населения, а должны входить в сферу действия Конвенции о геноциде, вырабатываемой в настоящее время ООН»[204].

Четыре месяца спустя сотрудник британского Министерства иностранных дел направил в Министерство внутренних дел некоторые свои хитроумные соображения по поводу политических аспектов вопроса о правах человека в том состоянии, в котором он находился после принятия ВДПЧ. Конвенция должна появиться в свое время, заявил он, но это дело не должно затягиваться на годы. Великобритания, таким образом, оказалась «в выгодном положении: а) мы можем безопасно вырезать из преамбулы и других не порождающих юридических последствий частей проектов конвенций слова, которые менее хорошо или менее авторитетно сформулированы, чем те, которые содержатся в Декларации прав человека; б) когда речь зайдет об обязывающих или имеющих юридические последствия положениях отдельных конвенций, мы сможем, если будем достаточно аккуратны… извлечь пользу из следующих аргументов к нашему удобству: (i) там, где мы хотим включить конкретное положение или фразу… мы можем заявить, что, поскольку Конвенция по правам человека еще не выработана и поскольку Декларация не является обязывающим документом, важно и оправданно включить этот конкретный аспект в конвенцию, которую мы обсуждаем; (ii) там, где мы хотим исключить конкретную фразу или положение, мы можем слегка видоизменить аргумент, заявив, что более общие, подходящие ко всем случаям положения, касающиеся прав человека, не должны включаться в конкретные конвенции, имеющие дело с ограниченными аспектами проблемы, и их следует с большими основаниями оставить для включения в возможную Конвенцию по правам человека… Тут придется немножко лукавить, но, думаю, это вполне обоснованно, если пользоваться этими хитростями с осторожностью»[205].

Как показали события, права человека едва ли вообще упоминались на Дипломатической конференции, по крайней мере не нашли отражения в официальных отчетах о дискуссии. Похоже, доктор Кон, датский поборник гражданской самообороны, чаще всех других делегатов ссылался на них. Идея прав человека служила его цели, которая, по представлениям более влиятельных делегаций, была новой и эксцентричной. Представители военных и дипломатических кругов в составе делегаций не считали необходимым усложнять обсуждение стоящих перед ними трудных вопросов, открывая двери в переговорный зал, в котором существование войны с ее проблемами признавалось весьма неохотно. Но права человека витали в воздухе, и конвенции 1949 г. до определенной степени включали их. Права человека как таковые не упоминаются в заявлении общей статьи 3 о минимальных гуманитарных нормах, которые следует соблюдать во внутренних конфликтах, но по сути дела эта статья посвящена именно правам человека, как с тех пор это повсеместно признается. Кроме того, как выразился Дрейпер в своем классическом комментарии 1958 г.: «Руководящий принцип, лежащий в основе всех статей [Конвенции об обращении с военнопленными], состоит в том, что гуманное, достойное обращение – это право, а не одолжение»[206]. Многие после 1945 г. наверняка уже почувствовали, что назрела острая необходимость перехода к этой позиции, которая представляется более благоприятной для бенефициаров мер защиты, предусмотренных конвенциями, – мер столь всеобъемлющих, что они включают положения о наблюдении и исполнении конвенций. Но насколько можно полагаться на права человека? Насколько надежно они будут действовать? Размышления о рисках, связанных с чрезмерным акцентом на правах, побудили господина Дэвидсона, представителя британского Министерства обороны, высказать следующие соображения весной 1948 г.:

«В конвенции 1919 г. нигде нет упоминания санкций в какой бы то ни было форме, и это, без сомнения, сделано неслучайно. Пленный в военное время находится полностью во власти держащей в плену державы, включение в документы угроз, которые могут быть приведены в исполнение только той державой, которая одержала победу, является весьма сомнительной политикой… [Пленных, исходя из их собственных интересов, не следует поощрять к тому, чтобы они] заявляли коменданту лагеря, что они добьются его наказания по окончании войны[207].

Как, помимо «наказания по окончании войны» (в отношении которого была составлена обнадеживающая статья), можно принудить к соблюдению и исполнению конвенций? Этому важному вопросу было уделено много времени на конференциях и много места в конвенциях. Предметы рассмотрения в этой сфере можно разделить на три части: степень, до которой, как ожидается, государство будет выполнять взятые обязательства; меры, предусмотренные для обеспечения помощи, инспекции и наблюдения со стороны внешних организаций; положения, предусматривающие наказание за пренебрежение взятыми