Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Сказала за домом смотреть, сказала, что много всякого люда теперь в Амбарах, чтобы не забывал псов на ночь в сад выпускать, и что скоро вернётся, — только и отвечал слуга. — И всё, господин, более ничего.

— Ключи от кладовой у тебя? — Волков исподлобья смотрит на сторожа, и голос его так стал тяжёл, словно из свинца отлили. А тот и затрясся:

— При мне ключи, при мне, там, — он указывает куда-то, — там они…

— Неси! — рычит генерал.

Слуга кидается бегом в другую комнату, звенит там связкой разных ключей, потом возвращается обратно:

— Вот они, господин.

— В кладовые веди.

Они все идут за трясущимся слугой, он, фон Готт, Кляйбер. Лампу барон несёт сам. У кладовой остановились, и мужичок без понуканий начинает отпирать замок. Руки трясутся, ключи не те берёт, но наконец справляется и открывает оббитую железной полосой дверь: просит господина войти, но тот с силой толкает его в кладовую и уже потом заходит сам. Заходит и замирает, фон Готт и Кляйбер стоят в дверях. Все молчат и ждут. И дожидаются:

— Вот тут, — Волков указывает на больший сундук. — Ларец стоял, — он смотрит на слугу.

— С серебром-то? — Сразу вспоминает тот. — Так госпожа его с собой забрала. — И покивав головой добавляет. — В Мален!

— Открывай этот. — Велит Волков указывая на большой сундук.

Снова не сразу, руки-то всё ещё трясутся, мужик делает, что велено, поднимает крышку. Барон светит себе: и убеждается, сундук-то почти пуст. А раньше в нём было столовое серебро и прочая хорошая посуда.

— Вон тот открывай, — генерал показывает на другой большой сундук.

Вскоре и тот открыт. И теперь уже у него нет никаких сомнений. Вернее надежд. Он всё ещё наделся на что-то, что всё как-то объяснится… Но теперь…

— А госпожа не сказала тебе, когда уезжала, зачем ей по такой жаре шубы, зачем парчовые платья? — Интересуется генерал, пристально глядя на человека.

— Пресвятая дева, — захныкал мужик. — Господин, клянусь, я тут не причём… Я тут не причём… Я сам в неведении… А-ах… О, Господи…

— Заткнись, дурак. Не смей выть. — Холодно и негромко говорит барон. — Отвечай, с тех пор как она уехала, кто к тебе заезжал?

— Заезжал, да? — слуга начинает вспоминать. — А как же… Да, заезжали. Сестрица ваша была… Госпожа Рене. — Тут он вспоминает. — Два… Два раза приезжала. А ещё госпожа Роха, два дня назад была. А ещё наш поп… Так он почитай через день приезжал про госпожу спрашивал: не вернулась ли, не вернулась, дело у него было к ней, про церковь новую, так он её ожидал всё время с какими-то вестями.

— И всё? — Сухо интересуется Волков.

— И всё, — кивает ему мужик. — Больше, вроде, никто и не заезжал.

«… никто и не заезжал».

Тут генерал почувствовал тяжкое утомление… Сил не осталось совсем. Дороги, дела. Дела и снова дороги. Как мул, впряжённый в жернов… Ходишь по кругу, тянешь лямку, надрываешь жилы, сил с каждым днём всё меньше и меньше, а из протоптанной колеи так и не можешь выскочить.

Барон поднимает глаза на мужика:

— Со мной поедешь. Дом закрывай.

— Чего? Куда? Господин… — начинает хныкать мужичок, но фон Готт пихает его в спину:

— Велено тебе всё запирать, поедешь с сеньором. Давай уже…

Генерал возвращается в свою карету. А мужик, погасив лампу и заперев дом, приходит к нему, и Кляйбер запихивает мужика в карету к господину. Поехали.

Когда добрались до дома, барон, едва выйдя из кареты, говорит Леманну, не давая тому слезть с коня:

— Езжайте за коннетаблем.

А сам идёт в дом. И теперь уже усталость у него такая, что он ни слышать ни видеть никого не хочет. Жена выскочила ему навстречу… Радостная… Дура. Что-то болтает. Волков, едва прикоснувшись к ней, идёт к своему месту в обеденной зале. Садится на стул.

— Господин мой, — она щебечет рядом. Говорит что-то об ужине. Барон даже не разбирает слов. Гюнтер меняет ему обувь на домашнюю, ставит пуфик под больную ногу, но он и этого не замечает. И после лишь просит:

— Гюнтер. Капли сонные.

— Так вы поесть с дороги не желаете? — жена присаживается рядом, такая ласковая, но сейчас она только раздражает его. — Накрывать на стол?

— Нет, оставьте, — отвечает он ей. — Ступайте спать.

И тогда она сообщает ему, надеясь, что хоть это развеселит мужа:

— Три дня, как господин Брюнхвальд побил воров на реке.

— Побил, значит? — Без всякого интереса спрашивает генерал.

— Побил многих, а четверых привёл сюда, в цепи заковал. У нас в старом сарае их держит, под стражею. — Продолжает баронесса прикасаясь к его руке. — Вот только самого раубриттера Вепря не изловил, он уплыл на тот берег.

— Уплыл? Опять? — генерал тоже гладит её руку. Только вот кажется ему, что она… Улыбается. Едва заметно, уголками рта. Словно довольна чем-то. И это продолжает его раздражать. — Ладно, хорошо, ступайте спать.

— А вы? — интересуется жена.

— Я скоро приду. — Тут Гюнтер подаёт ему стакан со снотворным. Волков выпивает и повторяет жене: — Видите, выпил капли? Приду скоро. Ступайте.

Она встаёт, хочет, кажется, подойти к нему, но не решается и произнеся, — «Буду ждать вас», — нехотя уходит, а он остаётся в зале. И едва баронесса скрывается наверху, просит Марию:

— Холодного чего-нибудь дай.

Сыч, потный и взъерошенный, сразу видно, его не из постели подняли.

— Доброй ночи, экселенц. Драка в пивной у Шмелинга была. Одному подрядчику голову кружкой разбили, — поясняет коннетабль. — Пришлось рассадить их по подвалом. А избитого к Ипполиту везти.

Но Волкова это не волнует. Он машет рукой: хватит. Но ничего даже и не говорит своему помощнику. Просто смотрит на того. Тот всё и так понимает, он собирается с духом и вздохнув начинает:

— Госпожа Ланге так и не появилась. Уехала в Мален к епископу, но я послал к нему человека, но епископ сказал, что она к нему не заезжала. Епископ письмо вам передал. Оно дома у меня, послать кого за ним?

Но барон опять машет рукой: на кой чёрт сейчас гонять кого-то? Он и без того знает, что ему мог написать епископ. Уж догадывался, что ничего хорошего в том письме нет. И барон говорит:

— Я привёз из её дома человека, что она оставила дом стеречь, поговори с ним, может знает, что… Может вспомнит…

— Поговорю, экселенц, сейчас же поговорю. — Обещает Фриц Ламме.

Волков смотрит на него устало и потом произносит без всякой злобы:

— Это ведь ты её упустил.

— Я? — Сыч сразу пригибается к столу, и говорит быстро: — А