Радуга - Пранас Трейнис

заведующего завидки берут, что государственный служащий нижайшего ранга Пурошюс счастливее его «в определенном смысле», как сказал бы Умник Йонас... Ему не угрожает в старости приют для престарелых, как, скажем, обоим Чернюсам, если, разумеется, госпожа Юзефа в ближайшее время не наградит его наследником при помощи викария. С собственным мужем господь не дал, с Мешкяле — черт, так, может, Жиндулис окажется тем архангелом, под крылышком которого была непорочно зачата пресвятая дева. Пурошюс голову дает на отсечение, что ночь накануне святого Иоанна будет решающей в жизни госпожи Юзефы. Ведь не Чернюс своим бычьим умом выдумал костер и всю эту программу... и не викарий по своей воле отказался в последнюю минуту от дуэтов... Тебе, господин Гужас, много объяснять не надо. У тебя самого опыта хватает... Бзырящая баба хитрее самого черта, труднее поймать ее с чужим мужем у себя под носом, чем шальную косулю в чистом поле... Помянешь вещее слово Пурошюса: Чернюс, ослепнув от пламени и дыма костра, будет чихать да со всеми зеваками городка рифмованным детским лепетом и песнями Габриса тешиться, а его любимая Юзефа будет искать под сенью городища цветок папоротника вместе с викарием. Не найдет в лесочке, найдет в картошке. Много ли времени потратишь с молодым да горячим мужиком, который начальную школу с Кернюте прошел... Вот, если бы в такую минуту Тамошюсу Пурошюсу за их ноги зацепиться, да рядышком свалиться! Вроде бы нечаянно! Вот это да!.. Беги наутро исповедоваться к Жиндулису. Получишь отпущение грехов без покаяния. Да и колокольню получишь по его протекции. Зубами выдрал бы назначение из Бакшиса, локтями Аспазию с Адольфасом отпихнул бы... (Так им и надо, распутникам.) Как, по-вашему, господин Гужас? А почему со временем, когда Жиндулис заделается настоятелем, не поддержать ему сына своего звонаря, почему не помочь родителям пускать Габриса в гимназию?.. Пурошюс — не был Иудой, вот и ты, Жиндулис, будь человеком. Ах, боже правый, господин Гужас, как несложен мир! «Где стыд да страх — там бабам — ах!..» — говаривал дедушка Пурошюса, а папаша, вечная ему память, всегда говорил: «Дурака и в церкви бьют». Не хочет Тамошюс Пурошюс на твоего начальника господина Болесловаса напраслину возводить, но во всей этой истории с Фатимой из Кривасалиса... Хочешь не хочешь, похоже получается, как его дедушка да отец поговаривали... Почему эта чертова девка, пригуляв дитя, вчера перед полицейским участком бушевала да комедию ломала, — понять не трудно. Но почему господин Мешкяле решил ее арестовать, почему, наделав столько хлопот для порядочных служащих, сам выставил себя на посмешище перед всей волостью? Ведь кто сегодня мстит за вчера, тот последний дурак и близорукий дубина. Будь он начальником участка или полиции всего уезда, будь он хоть самим фараоном египетским. Ты уж не смейся, господин Гужас. Тут шутки плохи. Нам с тобой за него переживать не стоит. Что правда, то правда. Но давайте посмотрим на этот вопрос шире, как сказал бы Умник Йонас. Возлюбим родину свою, побудем хоть на минуту патриотами своей волости и трезво прикинем, сколько этот наш полицейский жеребец за пятнадцать лет нанес вреда «фауне» нашего края, как выразилась бы учительница Кернюте. Сколько дураков пустил нелегальным путем на свет божий и сколько еще пустит? Ведь яблоко от яблони недалеко падает — это знает даже мой Габрис. Вам не приходилось на досуге подсчитывать, сколько ублюдков нашего начальника бегает по городку? Да куда ты, господин Гужас? Посиди еще, погости у меня и не бойся, что Тамошюс Пурошюс начнет ублюдков Болесловаса Мешкяле перечислять поименно. Зачем дал господь пальцы человеку? Если Пурошюсу грязных рук не хватит, добавишь ты, господин Гужас, свои — мытые, с чищенными ногтями. Прошу меня простить, господин вахмистр, как сказал бы Мишка Кривоносый, может, что было и не так. Тамошюс Пурошюс сегодня выпил утром самую малость, чтоб смыть горечь вчерашней генеральной репетиции и ничуть не жалеет, что сердце распахнул. Надоело ночи напролет с самим собой разговаривать. Запомни, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Как жаль, что бутылочка дно показала. А может, послать Викторию к господину Альтману и за твой счет еще один сосуд бесовских капелек приобрести? Господин Гужас, не будь жилой, будь человеком. Папаша Пурошюса, вечный ему упокой, выпив, пел примерно такую песенку:

Мне земля не нужна,

И тугая мошна.

А нужней, а нужней

Сто сердечных друзей...

Помоги Пурошюсу в тяжкую годину, смочи язык его. Не бойся, Тамошюс не дурак, его бацилла Анастазаса еще не угрызла. Он-то знает, куда тебя ведет. И позволь, ради бога, закончить ему свою речь.

— Отвяжись! Чего ты ко мне пристал, господин Пурошюс? — встревожился Гужас, только теперь спохватившись, что засиделся. — Мне пора. Служба.

— Минуточку. Ради бога!

Пурошюс цапнул Гужаса за отвороты с такой силой, что пуговицы посыпались, обнял по-братски и, обдавая вонью пота и водки, поделился сокровенным секретом своего сердца, что уже много лет чешутся у него руки — послать донос в уезд или в Каунас («Посоветуйте, куда лучше, господин Гужас») на Мешкяле. Коротко и ясно изложить про все его распутства да про халатность на службе. Одним словом, аккуратно подсчитать, какой ущерб наносит этот безнравственный тип авторитету власти и общественной морали, и предложить отправить его пожизненно в каторжную тюрьму надзирателем старых баб, а на его место начальником кукучяйского участка назначить господина Гужаса, порядочного, чуткого, мирного человека, который по своему возрасту и комплекции не может уже больше находиться на побегушках, поэтому собирается бросить службу и рыть носом черную землю, будто крот, купив хозяйство. Не проморгайте его, высокие господа. Отведите грядущее несчастье, потому что с уходом господина Гужаса падет не только вес полиции в кукучяйском обществе, но и ее духовный авторитет. «Неважно, что жирный, важно, что мирный», — как говорит его закадычный друг господин Кулешюс, местный сапожник. Имейте в виду, что кукучяйский полицейский молодняк — Микас и Фрикас — последние дураки без собственного мнения, а письмоводитель Эймутис — последний алкоголик (к нашему счастью — не буйный).

По этому же случаю Тамошюс Пурошюс в кресло волостного старшины вместо последнего олуха Даубы смеет предложить другого, тоже безграмотного человека, но красноречивого и умного, как светлой памяти господин Бутвинскис. Тебя, господин Гужас, кажется, тогда не было в доме шаулисов?.. И в пирушке — ты не участвовал? Ты,