Корфу - Владимир Виленович Шигин

дипломатического искусства. Приходилось объяснять такие недвусмысленные поступки, как посылку отряда с офицерами, с несколькими орудиями, с военным кораблем на помощь паргиотам. Ушаков в этом письме делает вид, будто паргиоты – отныне друзья и союзники не только Ушакова, но также Али-паши и султана турецкого, словом, всех, кто борется против французов, и что город Парга вполне дружествен и даже покорен Али-паше (заметим, что войти туда Али-паше и его войскам так и не пришлось). Это письмо, помеченное 25 октября (5 ноября) 1798 г., в дружелюбных тонах уведомляло Али-пашу как истинного “союзника” об успехах русской эскадры на островах Цериго, Занте, Кефалонии, а “между прочим”, и “о новых союзниках” – паргиотах. И выдерживая эту роль союзника, Ушаков даже поздравляет Янинского пашу “с знаменитой победой” (над городом Превезой), о чем Али-паша ему сообщил».

Одновременно Ушакову надо было решить еще одну проблему – освободить от рабства российского консула. Для этой цели к Али-паши он отправил Егора Метаксу. Наставляя лейтенанта, Ушаков старался предугадать все возможные ситуации. Напоследок же, вручив письмо, сказал:

– Храни тебя Господь, Егор! Будь предельно осторожен не только в поступках и словах, но даже в жестах и во взглядах! Я же буду молиться за твое возвращение!

Перед уходом с Мавры Ушаков отправил в Неаполь к Нельсону с письмом мичмана Абруцкого, оповещая его о своих действиях. 7 ноября, оставив у Святой Мавры отряд капитана I ранга Сенявина, чтобы тот наладил управление островом и погрузил на корабли трофейные пушки, Ушаков направился к острову Корфу.

Два года спустя Али-паша все же покусится на Святую Мавру, послав для ее захвата 16-тысячное войско и своего лучшего полководца Юсуф-арапа. Но командир гарнизона Мавры генерал-майор Штерер дал янинскому воинству достойный отпор. Когда те переходили вброд пролив, отделявший остров от материка, он, подпустив албанцев на дистанцию залпа, расстрелял их картечью, а потом контратаковал двумя батальонами 14-го Егерского полка и отрядом местных ополченцев. Бегущих преследовали пять верст, пока не умаялись. Историк пишет: «Сия неудача отняла у Али-паши охоту делать новые покушения на Святую Мавру и научила его уважать русское мужество». Но мы забежали далеко вперед…

* * *

…Вместе с Метаксой в поездку отправился и каймакан Калфоглу, бывший турецким представителем на нашей эскадре. Метакса вез на груди письмо Ушакова, а Калфоглу фирман султана. От Святой Мавры до эпирского берега совсем рядом, но пролив мелок, поэтому предупредительные греки заранее пометили прутья-ми фарватер, и все равно адмиральский катер то и дело скреб по камням днищем.

Высаживаться решили в Превезском заливе, чтобы сразу попасть в город, где, по слухам, все еще находился Янинский паша. Разговаривая в дороге с попутчиком, Егор нашел в нем интересного и умного собеседника. Калфоглу был уже далеко не молод. Сам родом из константинопольских греков смолоду служил при молдавских господарях, при этом говорил по-французски, по-итальянски и по-турецки, был умен, любезен и душевно предан русским. Перво-наперво старый каймакан с особым удовольствием поведал лейтенанту о благодеяниях, оказанных ему в плену фельдмаршалом Румянцовым.

– Мы плывем в тех водах, где некогда при Акциуме решалась судьба великого Рима и всего Древнего мира! – неожиданно сказал затем Калфоглу, окинув взглядом синеющую даль.

– Наверное, символично, что ныне именно здесь мы снова сражаемся за судьбу мира! – отвечал Метакса, наслаждаясь красотой окрестностей.

Вот, наконец, и Превеза. Нос катера мягко ткнулся в каменную набережную и, спрыгнувший на берег матрос, ловко завел швартов на деревянный пал.

– Всем оставаться в катере и ни шагу на берег! Ни с кем в разговоры не вступать, ничего не продавать и ничего не покупать! – объявил матросам перед убытием с катера лейтенант.

Едва Метакса с Калфоглу двинулись в глубь города, как были поражены. Все улицы и площади Превезы являли собой сплошной невольничий рынок. Крикливые бородатые арнауты тащили за собой на волосяных веревках несчастных горожан, разного пола и возраста, назойливо предлагая их всего за несколько пиастров. Над городом стоял несмолкаемый плачь и крик. Несчастные, завидев проходивших мимо, умоляли выкупить их из неволи.

Лейтенант был до того тронут происходящим вокруг, что, забыв, где он находится, вырвал веревку из рук ближайшего арнаута, чтобы силой освободить несчастных. Не ожидавший толчка, арнаут полетел на землю, а вскочив, схватился за саблю. Положение спас Калфоглу, бросивший пострадавшему несколько монет и быстро уведший Метаксу в сторону от греха подальше.

Испуганный турок шептал Метаксе в ухо по-французски:

– Ради Аллаха, не трогайте здесь никого! Мы подвергаемся опасности быть изрубленными в куски!

Наконец посланцы добрались до дома французского консула Ласаля, ставшего временной резиденцией Али-паши.

Из воспоминаний Егора Метаксы: «Нам представилось другое зрелище, еще ужаснейшее прежнего: по сторонам большой лестницы дома сего поставлены были пирамидально человеческие головы, служившие трофеями победителю обезоруженных Превезских жителей. Кто не видал обагренной кровью отрубленной человеческой головы с открытыми глазами, тот не может судить об ужасе, нас при доме Али-Паши постигшем! Пораженное мое воображение было увлечено столь далеко, что мне казалось слышать вопли неодушевленных сих голов, призывавших мест и сострадание. На третьей ступени смрад, присоединясь к ужасу, столь сильно подействовал над растроганными чувствами моими, что я принужден был остановиться. Мне сделалась дурно: я сел, был объят холодным потом, и внезапное волнение желчи причинило мне сильную рвоту, избавившую меня, может быть, от самой смерти. Между тем толпа арнаутов и турок, окруживши лестницу и пашинский дом, смотрела на меня свирепо, не постигая, чтобы невинно пролитая кровь нескольких сот христиан могла возбудить толикое сострадание в сердце постороннего человека. Почтенный Калфоглу поддерживал меня и приказал предстоявшим подать воды; освежась оною, я продолжал путь, и мы вошли в вертеп свирепого Али-паши. Его не было дома; он делал смотр коннице своей, находившейся в лагере, расстоянием от города верстах в трех. Я имел время отдохнуть, а чрез полчаса пушечные и ружейные выстрелы, топот конницы, звук литавр и труб возвестили возвращение Али из лагеря. Во все сие время три чиновника пашинские занимали нас в передней комнате, делая нам вопросы касательно плавания нашего из Константинополя и с островов, нами от французов освобожденных».

Когда прибывшему Али-паше сообщили, что к нему прибыл посланец Ушак-паши, тот пожелал принять его немедленно. Чиновники сопроводили Метаксу и Калфоглу в угловую комнату, убранную парчой и малиновым бархатом. Али-паша возлежал на диване, куря длинную трубку и меланхолично перебирая четки. Одет он был вызывающе богато – в бархатной куртке с бриллиантовыми пуговицами, на боку кинжал в драгоценных ножнах, на плечах соболья шуба. Знаменитый злодей был плотен, усат, на окружающих смотрел, прищурившись, и