Забытое заклятье - Елена Комарова

– Я знаю, папа, – сказала она, – и ни в чем тебя не виню. Просто… просто…

– …кто знал, что так обернется?

– И это тоже, – кивнула Эдвина, – но… Ты мог бы рассказать мне, папа. Ты мог бы мне рассказать всё. Я… я всегда тебе доверяла, и ты мог бы довериться мне.

Граф поцеловал раскрытую ладошку дочери, потянул ее за руку, заставляя встать из-за стола и подойти к нему. Глядя ей в глаза снизу вверх, он сказал:

– Ты обязательно поймешь меня и простишь. Когда будешь растить собственное дитя. Есть вещи, Эдвина, которые трудно, а порой невозможно открыть ребенку.

– Даже когда ребенок вырос?

– Тогда еще труднее. Я боялся, что ты осудишь меня. Я, видишь ли, крайне эгоистичен. – Граф усмехнулся. – А в твоих глазах и подавно хотел выглядеть самым лучшим, самым благородным, самым достойным вельможей.

– О, я понимаю, папочка! – хихикнула Эдвина и поцеловала его в щеку. – Пожалуй, обижаться мне не стоит.

– Вот и славно, – сказал граф. Глядя на свою взрослую и такую решительную девочку, он был горд собой: трудный разговор, которого он так боялся, был позади, его не осудили, его по-прежнему любят и ценят… Он почувствовал прилив бодрости, ему хотелось облагодетельствовать весь мир, совершить подвиг, сделать открытие, на худой конец – внести пожертвование в какой-нибудь благотворительный фонд.

Он расплатился за кофе, оставив щедрые чаевые, и вслед за Эдвиной направился к выходу.

В половине девятого путешественники уже стояли на перроне. Граф Дюпри в сопровождении кузины отбывал домой, Эдвина их провожала. Ее «верная компаньонка», профессор Довилас и Себастьян расположились в привокзальном кафе.

Вечер накануне ознаменовался если не примирением графа и профессора, то хотя бы временным перемирием и принятием общего решения, гласившего: дело в Асти чрезвычайно серьезно, оно не терпит отлагательств, Марк Довилас обязан быть там. Это означало, что его должна сопровождать Эдвина. Валер пробовал что-то возразить, однако дочка проявила характер, заявив, что вместе с Валентиной они уже объехали половину Ольтена и просто мечтают побывать еще и в Белфорде. Марк же поинтересовался у графа, не сомневается ли тот в его порядочности. Дюпри, пожалуй, много бы чего мог ему ответить, но в разговор вмешалась Августа, сказавшая, что подобная поездка, несомненно, расширит кругозор племянницы и ее подруги. От бдительного ока госпожи де Ла Мотт не укрылись взгляды, которыми обменивались Эдвина и Себастьян. Уж этот молодой человек был достоин занять одно из первых мест в списке подходящих кандидатур. Что же касается благоразумия и осмотрительности, то и племянница, и ее подруга уже доказали, что обладают ими в полной мере. На прощание Августа попросила господина Брока передать привет господину Биллингему.

– Доченька, – прошептал граф, украдкой смахивая слезинку, – так не хочется тебя отпускать!

– Что ты, папа, – улыбнулась Эдвина, обнимая отца. – Я уже взрослая. И мне действительно хочется туда поехать. Я тебя очень-очень люблю, папа. И маму тоже – не забудь ей это передать.

– Не забуду, – торжественно пообещал Валер. – Мы, Дюпри, никогда не забываем своих обещаний!

– Только, пожалуйста, – хихикнула дочка, – не нужно на нее никаких чар накладывать!

Валер еще раз прижал Эдвину к груди и отпустил прощаться с тетушкой.

…Валентина взглянула на часы и вздохнула: до отправления их поезда оставался еще целый час, который предстояло как-то занять. Впрочем, в компании Себастьяна время летело быстро. Если бы еще удалось разговорить профессора Довиласа! Но маг предпочитал держаться в отдалении, черкая что-то в блокноте.

Официант расставлял чашки и молочник, когда мимо их столика прошел высокий молодой мужчина, погруженный в невеселые думы.

– Не может быть, – прошептал Себастьян. – Уильям? Он-то как здесь очутился?

– О ком вы, господин Брок? – удивилась Валентина. – Вы увидели кого-то знакомого?

– Да, мне показалось, что увидел. – Себастьян проводил человека пристальным взглядом. – Прошу простить меня, но я должен ненадолго вас покинуть.

С этими словами он оставил задрапированный тканью портрет на попечение Валентины, и почтенный винодел решил, что самое время брать быка за рога.

– Кхм! – Он решительно прочистил горло. – Барышня…

– Валентина, сударь, – отозвалась юная Хельм, гадая, что могло понадобиться от нее Биллингему.

– Вы ведь компаньонка графини?

– Да, сударь, – ответила Валентина, не вдаваясь в подробности.

– Кхм… – Судя по покашливанию, Ипполит Биллингем был несколько смущен. – Скажите-ка, милочка, графиня помолвлена?

Валентина с трудом сдержала возглас удивления, настолько неожиданным показался ей вопрос. Однако она взяла себя в руки и ответила:

– Насколько я знаю, нет, хотя претендентов на ее руку и сердце довольно много.

– Как вы полагаете, – осторожно начал Биллингем, – как вам кажется, у графини есть… м-м-м… скажем так, склонность к моему племяннику?

Валентина Хельм никогда еще не вела разговоры на такие деликатные темы с посторонними людьми. Она растерялась, не зная, как бы не задеть ничьи чувства. Вместе с тем, ей стало до ужаса любопытно. Не заметить взаимной симпатии, возникшей между Эдвиной и Себастьяном, мог только слепой или равнодушный. Валентина от души радовалась за подругу и желала той всяческого счастья. Намерения же, вынудившие господина Биллингема завести такой разговор, были, мягко говоря, туманными. Впрочем, его вопрос вполне мог свидетельствовать о том, что он и сам не прочь был бы женить племянника на графской дочери.

Дальше тянуть с ответом было уже неприлично, и Валентина сказала:

– Полагаю, то есть мне кажется, что госпожа графиня относится к господину Броку с известной долей симпатии. Господин Брок, – добавила она на свой страх и риск, – представляется мне достойным молодым человеком.

– Шалопай он, – вздохнул господин Биллингем. – Виданное ли дело – променять виноделие на бумагомарание. Впрочем, характером он пошел в меня, так что… – Спохватившись, портрет умолк, но тут же продолжил: – Я полагаю, сударыня, в вашей власти прояснить еще кое-что. Я обездвижен, но не слеп и не глух. Меня беспокоит история, связывающая графиню Дюпри и господина Довиласа.

– Увы, сударь, я мало чем могу вам помочь, – сокрушенно вздохнула Валентина. – Мне известно то же, что и вам: профессора и графиню связывают чары. Для жизни это не опасно.

– Но, как я понял, опасно для других, – возразил Биллингем. – Что там говорили,