Сказы казачьего Яика - Владилен Иванович Машковцев

горы Магнитной, но в этой работе социалистически перевоспитываются тысячи колхозников, приехавших на стройку. История вашего строительства – дело не местного значения, а огромной политической и воспитательной важности для всего Союза Советов…»

* * *

Письмо Максима Горького зачитали торжественно в рабочих коллективах. Но не надо полагать, будто в то время царила только официозная правильность и мертвечина. Ирония, улыбки, усмешка над временем пробивались сквозь тяжелый пласт политики, коммунистического чванства. Те же рабочие, инженеры, журналисты, учителя вечером в дружеских компаниях за чаркой с удовольствием распевали озорную, стилизованную под народное просторечие песенку, сочиненную Борисом Ручьевым:

Сидю я как-то в зале,

народу в зале нет.

Висить, висить на стенке

карлмарксовый патрет.

Докладчик докладаеть,

народу в зале нет.

Висить, висить на стенке

карлмарксовый патрет.

Докладчик докладаеть,

народу в зале нет,

сорвался вдруг со стенки

карлмарксовый патрет.

Докладчик убегаеть,

и гаснет в зале свет.

Но путь нам озаряеть

карлмарксовый патрет.

* * *

Люди могут оценить события, в которых участвуют. Но люди не предвидят судьбы. Строившие Магнитку голландец Питер Ван-Ваув, итальянец Чирилло Векки, американец Эмануэль Колета не предполагали, что их судьбы соединятся с судьбой Магнитки на долгие годы… Молодой инженер Алексей Исаев не найдет себя на Магнитострое, сбежит со стройки, но станет главным конструктором ракетных двигателей у Королева. Аркадий Гайдар, любивший посидеть у костра возле горы Магнитной, погибнет в первые дни Великой Отечественной войны. А командир бригады строителей-энтузиастов Евгений Майков увенчает свою судьбу генеральскими погонами. Член РСДРП с 1903 года, меньшевик, бывший министр труда Временного правительства М.И. Скобелев будет честно и добросовестно работать у Магнитной горы в должности главного энергетика. Горновой Алексей Шатилин, пускавший комсомольскую домну, станет известным всей стране металлургом. Невзрачный фэзэушник Андрей Филатов вырастет до директора комбината. Моторист ЦЭС Леонид Дема будет летчиком, Героем Советского Союза. Рабочий парень Иван Одарченко, крещенный Магниткой и Великой Отечественной войной, будет замечен скульптором Вучетичем и поднимется бронзовым монументом в Трептов-парке в образе воина-освободителя. Всесоюзную известность приобретет поэт Борис Ручьев, пробыв за колючей проволокой на Колыме десять лет.

У Магнитной горы в 1932 году взрывались алым заревом две работающие домны. Будут построены и новые доменные печи, и мартен, и прокатные цеха… Но будут злодейски уничтожены, репрессированы почти все крупные руководители Магнитостроя – В.А. Гассельблат, Я.П. Шмидт, Ч.И. Ильдрым, Я.С. Гугель, К.Д. Валериус, тысячи строителей и металлургов Магнитки. Прославленный бригадир первостроителей Виктор Калмыков праздновал скромную комсомольскую свадьбу с очаровательной Милей Беккер. И он будет расстрелян как враг народа. Орден Ленина не спас его от пули палача. На великих просторах государства разыгрывалась великая драма. Но рождение индустриального гиганта состоялось. Зарождались в то время среди выживших и славные династии магнитостроевцев: Парамоновы, Соколовы, Валеевы, Ковырины, Шкарапуты, Мустаевы.

И две магнитогорские домны для советского народа были счастьем, гордостью, рукотворным чудом. И вошло в реальность, в историю слово пламенное, знаменное, слово алое – Магнитострой!

VI. В судьбе страны(1933–1937 гг.)

Дарование есть поручение, должно исполнить

его, несмотря ни на какие препятствия.

Е. Баратынский

Два несоединимых в логике потока текли по России долгие годы. Избегая острых интерпретаций и оценок, процитируем строки из официальной и респектабельной по тому времени газеты «Правда», № 260 16 сентября 1988 года: «Зимой 1932/33 года в селах зерновых районов страны – на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, Южном Урале и в Казахстане разразился массовый голод. Имелись случаи умирания целых селений… число жертв составило 3–4 миллиона человек… голод, унесший столько жизней, был самым страшным преступлением Сталина и его окружения».

В оценке этой нет никакого «очернительства», и дана она была тогда еще, когда «славная КПСС» прочно стояла у власти. Мы, конечно, возьмем под сомнение фразу, что голод в то время был «самым страшным преступлением Сталина и его окружения». К этой теме мы вернемся в одной из последующих глав, не только обвиняя, но во многом и оправдывая, реабилитируя И.В. Сталина. А пока мы отметим еще раз, что голод поразил страну прежде всего в результате коллективизации сельского хозяйства, спада поголовья скота, посевов и сбора зерновых культур, экспорта хлеба, интенсивной отправки его в зарубежье.

В 1930 году собрали 835 млн центнеров зерна, поставив на международный рынок 48,4 млн. В последующий период – усугубление: сбор падает, а экспорт растет. В 1931 году из урожая в 695 млн центнеров на вывоз ушло 51,8 млн центнеров. Этим хлебом можно было прокормить все голодающие регионы. Но тогда бы советское правительство имело меньше средств для приобретения за границей промышленного оборудования. В какой-то степени уровень расходов раскрыл Серго Орджоникидзе, выступив во время своего приезда на Магнитострой: «В прошлом году мы выписали из-за границы черного металла-проката на 60 миллионов рублей золотом, в этом году мы также ввозим прокат из-за границы на сумму около 40 млн рублей. А если мы поднажмем и скорее пустим стан “500”, мы будем иметь готовую продукцию, значит, будем значительно меньше выписывать металла из-за границы. А что значит не выписывать из-за границы? Это значит, что мы будем вывозить меньше товаров и продуктов, в которых у нас в стране ощущается недостаток. Немало хлеба и мяса нужно вывезти из страны, чтобы заплатить за металл и требующиеся нам машины…»

Оценка ситуации, данная Г.К. Орджоникидзе, раскрывает многое, но она лукава. Не так уж значительны были средства от экспорта хлеба и мяса, в крайнем случае – не основная, не преобладающая часть. Валютные поступления от продажи хлеба в 1932–1933 годах составили всего 389 млн рублей, гораздо больше дала пушнина. А вывоз нефтепродуктов – 700 млн рублей. Столько же валюты дали лесоматериалы. Из этого следует, что можно было обойтись без продажи хлеба за границу, без толчка страны в пучину голода и людоедства.

По идеологическим соображениям в печати, прессе того времени не сообщалось о том, что пятилетний план не выполняется. Чтобы скрыть провалы, Политбюро ЦК ВКП(б) 1 февраля 1933 года приняло постановление о запрещении всем ведомствам, республикам и областям оглашать итоговые данные. А темпы индустриализации падали.

В 1928–1929 годах они составляли 23,7 процента, в 1933 году – пять процентов. Сталин же требовал 32, а затем 45–47 процентов. Оппонентов обвиняли в «крохоборческой мудрости троцкистов», которые «с точки зрения темпов являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькими капитулянтами».

И снова если бы полемика ограничивалась только