21 урок для XXI века - Юваль Ной Харари

Ознакомительный фрагментвласти. Но государственный контроль над СМИ подрывает логику Линкольна, поскольку мешает гражданам осознать правду. Монополия в СМИ позволяет правящим олигархам раз за разом обвинять в своих неудачах других и переключать внимание на внешние угрозы — реальные или мнимые.

Если вы живёте в условиях такой олигархии, очередной кризис всегда будет заслонять такие скучные темы, как здравоохранение или загрязнение окружающей среды. Если нация сталкивается с угрозой вторжения извне или коварной подрывной деятельностью внутренних врагов, у кого есть время беспокоиться о переполненных больницах или загрязнённых реках? Воспроизводя непрерывную череду кризисов, коррумпированная олигархия способна продлевать свою власть бесконечно[8].

Но хотя эта олигархическая модель и существует на практике, она никого не привлекает. В отличие от идеологий, которые открыто излагают своё мировоззрение, олигархии отнюдь не гордятся своими практиками, а в качестве дымовой завесы используют другие идеологии. Так, Россия делает вид, что является демократической страной, а её руководство провозглашает верность ценностям русского национализма и православия, а не олигархии. Сторонники правых идей во Франции и Великобритании вполне могут рассчитывать на российскую помощь и выражать восхищение Путиным, но даже их избиратели не хотели бы жить в стране, которая фактически копировала бы российскую модель — в стране с хронической коррупцией, плохо работающими общественными службами, отсутствием верховенства закона и ошеломляющим неравенством. По некоторым исследованиям, Россия является одной из самых неравноправных стран в мире, где 87 % богатства сосредоточено в руках 10 % самых богатых людей[9]. Сколько сторонников «Национального фронта» среди рабочего класса хотят скопировать эту модель распределения богатства и распространить её на Францию?

Люди голосуют ногами. Во время своих путешествий по миру я встречал множество людей во многих странах, которые хотели бы эмигрировать в США, Германию, Канаду или Австралию. Я встретил несколько человек, которые хотят переехать в Китай или Японию. Но я ещё не встретил ни одного человека, который мечтал бы эмигрировать в Россию.

Что касается «мирового ислама», то он в основном притягивает к себе людей, рождённых в этой религиозной среде. Исламская идея находит отклик в душе некоторых жителей Сирии, Ирака и даже мусульманской молодёжи Германии и Великобритании, но трудно представить себе, чтобы Греция или ЮАР — не говоря уже о Канаде и Южной Корее — мечтали присоединиться к всемирному халифату в надежде решить свои проблемы. В этом случае тоже люди голосуют ногами. На одного молодого мусульманина из Германии, эмигрировавшего на Ближний Восток, чтобы жить в условиях исламской теократии, найдётся не меньше сотни молодых людей с Ближнего Востока, желающих переместиться в противоположном направлении и начать новую жизнь в либеральной Германии.

Это может означать, что нынешний кризис веры не столь масштабен, как наблюдалось в прошлом. Либералу, которого приводят в отчаяние события последних лет, полезно вспомнить, насколько хуже обстояли дела в 1918, 1938 или 1968 году. В конце концов, человечество не откажется от либеральной идеи, просто потому что у него нет альтернативы. Люди в гневе могут дать системе пинок, но, не имея другого выхода, всё равно вернутся обратно.

Альтернативный вариант заключается в том, что люди полностью откажутся от каких бы то ни было глобальных идеологий и будут искать спасение в локальных националистических или религиозных мифах. В двадцатом веке националистические движения играли на политической арене чрезвычайно важную роль, но у них не было цельной картины будущего для всего мира — если не считать идеи разделения земного шара на независимые государства. Так, индонезийские националисты боролись против власти голландцев, а вьетнамские хотели освободить Вьетнам, но для человечества в целом не существовало индонезийского или вьетнамского проекта. Если возникала необходимость объяснить, на каких принципах должно строиться взаимодействие между Индонезией, Вьетнамом и другими свободными государствами и как должны решаться вопросы глобального масштаба наподобие устранения угрозы ядерной войны, националисты неизбежно обращались либо к либеральной, либо к коммунистической идее.

Но если и либерализм, и коммунизм сегодня дискредитированы, может быть, пора отказаться от самой идеи единого глобального проекта? В конце концов, разве эти глобальные проекты, включая даже коммунизм, не являются продуктами западного империализма? Почему вьетнамские крестьяне должны верить в плоды интеллектуальных построений немца из Трира и манчестерского промышленника? Что, если каждой стране уготован свой особый путь, предписанный её древними традициями? Может быть, и Западу пора отказаться от попыток править миром и для разнообразия сосредоточиться на собственных делах?

Вероятно, именно это сейчас и происходит на всём земном шаре — вакуум, возникший после краха либерализма, заполняется ностальгическими фантазиями о локальном золотом веке. Дональд Трамп соединил призыв к американскому изоляционизму с обещанием «вернуть Америке былое величие» — как будто США 1980-х или 1950-х были идеальным обществом, которое каким-то образом необходимо воссоздать в двадцать первом веке. Сторонники Брекзита мечтают о том, чтобы снова сделать Великобританию независимой державой, словно всё ещё живут в эпоху королевы Виктории, и верят в жизнеспособность политики «гордого одиночества», хотя на дворе эра интернета и глобального потепления. Китайские элиты вновь открывают для себя национальное имперское и конфуцианское наследие, видя в нём дополнение или даже замену сомнительной марксистской идеологии, завезённой с Запада. В России Путин хочет построить не государство коррумпированной олигархии, а скорее возродить ушедшую царскую империю. Через сто лет после большевистской революции Владимир Путин обещает вернуть стране самодержавное величие, с автократическим правительством, которое опирается на русский национализм и православие и власть которого простирается от Балтики до Кавказа.

Похожие ностальгические мечты, в которых верность национализму смешивается с религиозными традициями, стали опорой режимов в Индии, Польше, Турции и многих других странах. Но особенно сильны эти фантазии на Ближнем Востоке, где исламисты стремятся скопировать систему, созданную пророком Мухаммедом в Медине 1400 лет назад, а в Израиле ортодоксальные иудеи превосходят даже исламистов, мечтая вернуться на 2500 лет назад, в библейские времена. Члены израильской правящей коалиции открыто говорят о желании расширить границы современного Израиля, максимально приблизив их к древним рубежам, вернуть библейский закон и даже восстановить древний храм Яхве в Иерусалиме на месте мечети Аль-Акса[10].

Либеральные элиты с ужасом смотрят на происходящее, надеясь, что человечество успеет вернуться на либеральный путь и предотвратить катастрофу. В своём последнем выступлении на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2016 года президент Обама предупреждал аудиторию об опасности возвращения «в