Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин

Ознакомительный фрагментк себе не подпускает. Аскар умирал от рака, и его жена Айман начала готовиться к похоронам. Нурик зарезал чужую корову. Редькины пропили свою убогую насыпную избушку, а когда новые хозяева снесли её, чтобы построить коттедж, в строительном мусоре рабочие нашли человеческие кости.

Люди секретами больше не делились. Стали бояться сплетничать. Они шли с вопросами к Имаму. Старец прислушивался — или делал вид, что прислушивается, — опустив взгляд в священную книгу, затем поднимал коричневые свои, словно накрашенные тенями веки на посетителей мечети.

Напрасно люди всматривались в его белки цвета молока, в которое капнули кофе, — на все вопросы Имам отвечал молитвой. Пронзительный голос его вырывался из тонких фиолетовых губ и вибрировал под сводами мечети, пока не превращался в монотонное «м-м-м». Маратик подхватывал эту дрожащую медь и разносил по посёлку. Тогда люди шли с вопросами к Абатовым.

Хуже всего приходилось тем, кто натыкался на Наину. В отличие от мужа, она не расспрашивала о голосе Маратика, а долго и зло смотрела в упор на гостя, шёпотом обещая тому дорогу в ад.

— Молиться надо, молиться! Это не мой сын, это Сатана вас испытывает, — восклицала Наина напоследок и захлопывала дверь.

В такие моменты Катя злилась на мать, и чем больше времени та проводила перед мрачными иконами, тем сильнее Катя их ненавидела. Материнское и как будто с облегчением сказанное «На всё воля Божья» Катя поняла как заговор против Маратика. Она косилась на лики святых, которых в комнате становилось всё больше, и боялась, что однажды они сплетут заговор и против неё.

* * *

Повзрослев, Катя часто думала: как ей не повезло, что она родилась в своей семье первой. Девочка в таких случаях воспринимается как неудача и в лучшем случае как нянька для будущего мальчика.

И действительно, втайне от мужа, который мечтал о наследнике, Наина просила у Богородицы девочку, приговаривая: «Сначала няньку, а потом ляльку». Серикбай был уверен, что родственники, так и не простившие ему русскую жену, смягчатся после рождения сына. Он часами представлял, как будет брать сына с собой в поездки, научит его седлать коня, забивать овец, да и просто разбираться в людях. С такими мыслями он бежал к роддому в день рождения Кати.

Наина показалась в окне не сразу. Серикбай беспокойно нареза́л круги по исписанной мелом и красками площадке. До него вдруг дошло, что он тоже мог написать Наине благодарность на асфальте. Он улыбнулся своим мыслям и решил, что сделает это к выписке. Или даже вечером. После того как Аманбеке накроет дастархан с его любимыми блюдами и они с родственниками и друзьями отметят рождение сына. Он уже строил план, как с напарником пройдёт в рабочий гараж, найдёт там кисть и краску поярче, когда за стеклом показалось счастливое крупное лицо Наины.

— Смотри, какая красавица! — крикнула Наина в форточку и развернула младенца к мужу.

Сквозь слёзы в глазах, которые должны были литься от счастья, сквозь двойное стекло палаты Серикбай разглядел сморщенное личико, похожее на запечённое яблоко. Он не мог посмотреть жене в глаза и цеплялся взглядом то за пряди её белёсых волос, которые выбились из пучка, то за штамп роддома на сорочке жены, то за байковое одеяло с новорождённой. Наина улыбалась свёртку и не обращала внимания на понурого мужа. А он переминался с ноги на ногу, часто моргал и тяжело вздыхал.

— Что тебе принести? — крикнул и замер. — Я бы сейчас собрал, да делами занялся.

— Да тут всё есть. Нам с Катюшей хватает пока что, — то ли мужу, то ли дочери проговорила Наина.

Серикбай не расслышал ни слова, но понял, что жена ни в чём не нуждается. Махнул Наине и быстро пошаркал прочь, словно пытаясь стереть подошвой чужое жирное и красное «спасибо за сына» на асфальте.

Дома Серикбая ждали родственники, но он не торопился туда и тянул время. Постоял на воротах на школьном футбольном поле, пока мальчишка-вратарь бегал по нужде в кусты. На спор с пацанами попрыгал на половинках автомобильных шин, торчащих из земли. Сделал круг, чтобы не идти через двор с прилавками, который местные называли базарчиком. Там он встретил бы знакомых, и перед каждым пришлось бы держать ответ, кто у него родился. А женщины тянули бы его в магазин и советовали, чем обрадовать Наину. Серикбай и так планировал купить жене хороший подарок за сына, а вот потратить заначку на побрякушку за дочь у него не поднималась рука.

На заднем дворе дома, на земле у запертого на амбарный замок бомбоубежища Серикбай заметил что-то красное, похожее на заветренный кусок мяса. Он пригляделся и понял, что это яшма. Серикбай сунул камень в карман и пошёл домой.

Дверь ему открыла счастливая Аманбеке в праздничной, расшитой бисером и металлическими бусами жилетке поверх красного платья. Её выщипанная и густо накрашенная бровь быстро изогнулась вопросом и тут же встала на место. Аманбеке поднесла пальцы в перстнях к губам, словно пытаясь удержать слова во рту.

— Дочь, — тихо сказал Серикбай.

— Значит, будет Улбосын, — Аманбеке вздёрнула подбородок, и тяжёлые серебряные полумесяцы в ушах качнулись.

Имя Улбосын в посёлке давали старшим дочерям в семьях, где ждали наследника. Имя означало «да будет сын», и каждый день и час оно звучало как молитва. Все Улбосын, не имея прямого родства, походили друг на друга сутулостью, мягкостью форм и всегда виноватым взглядом. Серикбай согласился с сестрой.

Подобранный камень Серикбай отдал местному ювелиру в его лавку, где красную яшму отполировали и оправили в серебро. Кассирша со знанием дела предложила купить бархатный подарочный мешочек, в котором Серикбай и преподнёс кольцо жене. Наина с восторгом всматривалась в плавные разводы на камне и целовала крупный нос мужа. Не ожидая такой реакции, но почувствовав какую-то особенную благодарность от жены, Серикбай выпросил обещание родить ему сына, а до тех пор — разрешение называть дочь Улбосын, хоть по документам она будет Катей. Наина согласилась и стала наслаждаться материнством, не снимая кольца даже тогда, когда другие обычно снимают. Замешивала ли тесто, стирала ли бельё, парилась ли в бане — к кольцу ничего не прилипало, и казалось, что камень со временем становится только ярче. Даже во время второй беременности, когда пальцы заметно отекли, Наина не снимала кольца.

Кате было семь лет, когда в доме заговорили о пополнении. Она не понимала, как относиться к этой новости, и следила за тем, как реагируют другие. Отец, всегда строгий с Катей, казалось, уже заранее прощал все шалости