Русско-японская война и ее влияние на ход истории в XX веке - Франк Якоб

Ознакомительный фрагмента небольшой спор на севере Кореи способствовал росту влияния партии войны в Японии[41]. В декабре 1903 года военная делегация Германии в Китае составила доклад о плацдарме России в Корее, в котором было сказано следующее: «…говорят, что Россия покупает новые территории вокруг арендованной земли и действует достаточно агрессивно. Они ведут себя на левом берегу Ялу как хозяева»[42]. Если Витте и министр иностранных дел В. Н. Дамсдорф (1845–1907) старались избегать конфликтов в Корее, то император поддерживал Безобразова и его амбициозные планы. Так продолжалось до марта 1903 года, когда два министра уговорили Николя II отозвать авантюриста от корейской границы. Но нанесенный ущерб уже невозможно было исправить [Lukoianov 2005: 79–83]. Корея ответила России отказом на требование территории, но «русские проигнорировали законы, пересекли границу и начали строить здания, крепости, казармы и военные сооружения, в том числе телеграфные линии» [Nish 2005а: 57], и эти действия стали прямой угрозой для Японии.

Однако император и Алексеев не были способы или не хотели признать опасность, они даже не пытались вести переговоры с Японией, чтобы смягчить нарастающую враждебность. Японская идея обмена сферами влияния в Корее и Маньчжурии (Man-Kan kokan), многократно предлагавшаяся начиная с 1896 года, даже не рассматривалась [Schimmelpennick van der Оуе 2005: 39–40]. В то время как Россия рассматривала Корею как территорию с возможностью выхода к более теплым водам, Японией Корейский полуостров воспринимался как эксклюзивная сфера влияния, которая могла бы обеспечить геостратегическую безопасность, экономический рост (с учетом экспорта в будущем) и пространство для эмигрантов, направляющихся в континентальную Азию [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 1]. Россия в 1901 году полностью проигнорировала предложение об разделе сфер влияния, с которым Ито приезжал в Санкт-Петербург, и оставалась непреклонна до самого начала войны в 1904 году[43].

Ситуация в Маньчжурии повлияла на действия США, которые предпочитали вести в регионе политику открытых дверей. Это уверило Японию в том, что США не будет вмешиваться в войну с Россией. Немецкий посол в Санкт-Петербурге Фридрих Иоганн фон Альвенслебен (1836–1913) уже в декабре был проинформирован японским военным атташе о том, что Япония намерена перемещать войска в Корею, чтобы атаковать Россию на континенте[44], но российский император и наместник Алексеев не признавали угрозу, несмотря на то что правительство Японии неофициально приняло резолюцию, согласно которой решения корейского вопроса было бы достаточно для отказа от войны [Kato 2007:101]. В случае отказа России от решения этого вопроса Япония собиралась начать войну как можно скорее, поскольку считалось, что лучшим временем для начала кампании была бы весна[45]. Военный атташе Германии в Токио Гюнтер фон Этцель (1862–1948) в докладе в ноябре 1903 года говорит о том, что время идет и японские военные начинают нервничать: «Настроение понятно, поскольку в японском офицерском корпусе осознают, что баланс военных сил может сместиться и Япония потеряет преимущество, если переговоры затянутся. Россия значительно увеличила свое военное присутствие за 8 месяцев кризиса»[46]. В феврале 1904 года Япония наконец разорвала дипломатические отношения с Россией и ее посол покинул Санкт-Петербург. В тот же день флот под командой адмирала Того Хэйхатиро (1848–1934) покинул Сасебо, чтобы начать войну, которая представлялась для Японии неизбежной.

Атака Японии на российский флот в Порт-Артуре шокировала правительство и общественность Российской империи и ударила по боевому духу солдат и моряков ее военно-морских сил. Это было начало войны, в которой «мечты России о судьбах Азии превратились в кошмар военного поражения и революции» [Schimmelpennick van der Оуе 2005: 26]. С самого начала стало понятно, что война будет состоять из совместных операций на суше и на море, поскольку Япония переместила войска и ресурсы с островов на поля сражений на континенте. Военные стратеги стран Восточной Азии отдавали предпочтение идее превентивной атаки, дававшей преимущество на начальной фазе войны [Spance 2004: 9-10]. Во всем мире атака на Порт-Артур рассматривалась как «вопрос тактической смекалки» [Bellivaire 2007: 129], тем более что Россия упорно отказывалась принимать предложения Японии по мирному урегулированию конфликта и не хотела пересматривать свою позицию касательно политики открытых дверей в Маньчжурии. С началом войны в обеих странах появились патриотическая поддержка и волны национализма, поскольку провоенные лоббисты навязывали простым людям положительное восприятие славной войны [Bartlett 2008:8; Shimazu 2008: 36–37]. Сакураи описывает чувства простых солдат во время мобилизации: «При этом известии мы, японские солдаты, возликовали: наконец, настала так долго ожидаемая минута отмщения. <…> Мы ждали приказа о нашей мобилизации с трепетной надеждой, как землепашец ждет благодатного дождя во время засухи» [Сакураи 1909: 8–9].

Действия Японии противоречили существовавшему международному праву, поскольку она начала войну без предупреждения, кроме того, ею был нарушен нейтралитет Кореи. Однако международное сообщество это проигнорировало, главным образом потому, что Великобритания и США были на стороне слабой Японии [Howland 2011: 59–65][47]. В среде японской интеллигенции эти действия признавали правильными, поскольку Россия отказалась следовать международному праву, не желая выводить войска из Маньчжурии, тем самым заявив о непризнании политики открытых дверей в регионе, о которой договорилось мировое сообщество во главе с США и Великобританией [Kato 2005:34–75; Окамото 2003: 612–627]. Такой взгляд был полностью принят великими державами, которые официально легитимизировали действия Японии [Rey 1906:]. Критические комментарии, как, например, опубликованные в «Miinchner Neueste Nachrichten» в Баварии (Германия), выглядели неубедительно:

Начав войну, Япония утверждает, что была вынуждена прибегнуть к незаконным действиям. Но вина внезапного начала войны лежит только на ней одной, и как следствие Россия не должна опускать оружия, пока Япония не искупит вину за свои – на наш взгляд – возмутительные действия[48].

Вне зависимости от того, чей взгляд казался публике более убедительным, несколько недель после неожиданной атаки прошли довольно спокойно. Гюнтер фон Этцель доложил о японской мобилизации и дальнейших приготовлениях к войне в середине марта 1904 года:

Мобилизация и транспортировка по железной дороге и по морю идут непрерывно, но поразительно медленно. <…> Возможно, японцы все еще не могут поверить в свое господство в море; кроме того, обледенение берега в Маньчжурии не позволяет еще провести наземные операции в выбранных для них местах; наконец, необходимо доставить большое количество ресурсов и амуниции на материк до переброски войск[49].

В то же время немецкий атташе добавил:

Японцы радостно ожидают предстоящих событий, с внешним спокойствием и крепкой верой в превосходство своего оружия на земле. Они определенно знакомы с текущим положением дел русской стороны и, кажется, уверены в безоговорочном

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---