Стихо-твари - Ксения Михайловна Спынь

всё очень легко:

Я просто точно такая же,

Там где-то, внутри глубоко.

Ведь сила так кружит голову,

И я тоже хмель этот пью –

Так пусть двое древних хищников

Сойдутся, как в древнем бою.

На самое дно морей тебя

Я сброшу – и кану второй,

Чтоб все, что вокруг стоят сейчас,

Покончили следом с войной.

Но те меж собой шушукались,

И я оглянулась на всех:

Я видела взгляды падальщиков,

Я слышала их смех.

Интермеццо. Tagträumerei

11

Мне рассказали сегодня про мужика:

Он переноску купил для огромной собаки,

Хочет, наверно, куда-то свалить вместе с нею –

Только подальше, куда-нибудь прочь отсюда.

Если была бы и у меня собака,

Я бы с ней тоже сейчас куда-то свалила,

Мы бы сбежали на все четыре стороны света:

К южному морю, где крик заглушает волнами,

Дальше на север, в лачугу, укрытую снегом,

Просто куда-то, где время остановилось

И где людей отродясь никогда не бывало,

А если есть – то они ни о чём не слыхали.

Только вот нет у меня никакой собаки,

И для неё, конечно, нет переноски,

И убегать мне, выходит, незачем как-то,

Да и некуда убегать мне. Будем честны.

Тише-тише. Selbstwiegenlied

12

Тише-тише, это просто сон дурной,

Чтоб прогнать его, глаза скорей закрой.

Знает каждый: лишь зажмурься посильней –

Страхи все уйдут опять в страну теней.

С чердака в подвал сто тысяч долгих лет

Злой, с железными зубами, бродит дед,

За стеною – чей-то вздох ему в ответ,

Там в соседа нож вогнал другой сосед.

Тише-тише, это просто сон дурной,

Ты плотней глаза ладошками закрой,

Спрячься, заяц, в тёплой душной темноте,

Не найдут тебя незримые тебе.

Расползаются сквозь мёртвые кусты

Блики фар и свет больной дурной луны,

Это конники несутся сквозь дворы,

Забирают всех, кто выполз из норы.

Тише-тише, это просто крысы там

Расшуршались, разбродились по домам,

Ты накройся одеялом с головой,

Ни одна не потревожит твой покой.

И неважно, что там шастает вокруг:

Одеяло – это самый верный друг.

Да не слушай, как грохочет, кто кричит:

Одеяло – это самый верный щит.

До рассвета уж недолго – час-другой…

Почему вокруг так тихо-тихо стало?

Не кричи, малыш, я прямо за тобой.

Извини, но я не верю в одеяло.

Параллельно. Ohnmacht

13

Тошнота и рассвет параллельны друг другу.

Я, шурша тишиной, выхожу на балкон.

Розоватая дрёма полощет округу,

И последние сны населяют мой дом.

Отпускаю на волю, в мир ветра и пыли

Над запутанной вязью асфальтовых рек

Первый – «Хватит войны» – самолёт А4

И второй – сразу следом – «Долой (имярек)».

Прячусь внутрь. Затираю рассветные пятна

Складкой шторы. Проспать бы – хоть сколько дано.

Кто-то видел меня? Думать так неприятно,

И не хочется думать, что всем всё равно.

Шёпотом. Gedankenverbrechen

14

Пожалуйста, пусть они выстоят, –

Шепчу в уши ночи бессмысленно, –

Ведь если сдадутся, не выстоят,

Нас следом поглотит мгла.

Не дай мне весною израненной

Узреть праздник трупов замаранный,

Услышать победы отравленной

Отравленное «ура».

Твердят мне: «Чего бы ни стоило,

Лишь снова б всё тихо, устроено».

Всё это ни жизни ни стоило,

Но раз мы все у черты –

Пожалуйста, пусть они выстоят, –

Шепчу без надежды и смысла я,

Жестоко, почти что немыслимо,

Под занавес темноты.

Отходная. Heimat

15

Не зовите её вы по имени,

Ведь она так давно умерла –

В перекрестье из «прежде», «а ныне» и

«Новом дне» для вчерашнего дна.

Чтоб никто не смутился вопросами,

Тихо остов убрали под стол

И накрыли скатёркою-простынью,

Перекрашенной под триколор.

Восседали потом и рассаживались,

Пересаживаясь иногда,

То засиживая, то засаживая,

Рассылая по, в или на.

По этапу, на бойню, в нетление,

Говоря, будто так нужно ей –

Что скончалась ещё до рождения

Где-то между крестов и нулей.

Про «победы» трепались, «святыни» и

Про другие большие дела.

Не треплите хотя б её имени,

Ведь она же давно умерла.

Неотправленное письмо. Unbekannte

16

Когда всё закончится, мы обязательно встретимся,

Когда выйдет солнце и будут каштаны в цвету:

Сойдёмся на улице, будем нести околесицу,

Хотя я не знаю, когда к вам приехать смогу.

Возможно, когда-нибудь все мы негаданно встретимся

В кафешке пустой, на границе ничейной земли,

Посмотрим друг другу в глаза и, быть может, осмелимся

Сказать то, что раньше сказать никогда не могли.

Когда всё закончи… Оно никогда не закончится,

Но я переписку для лучших миров сберегу.

До связи, неузнанная. Ваша недопророчица.

Увидимся позже. Наверно, на том берегу.

Песнь о покое. Schattenland

17

Взвейтесь, покойники, пейте убитую землю,

Жгите ей славу из вечных болотных огней,

Плоть на кости алтари в закромах перемелют:

Мрамор с гранитом любого живого верней.

Новые стелы заставят пустынное небо,

Новую песнь разнесёт торжествующий штиль,

Встань и кружись, и неважно, ты был или не был:

Прах образцовый покроет и небыль, и быль.

Светел, как ночь, новый день вышиной озаряет

Лики застывших, посмертно рождённых богов,

Парочки бродят цепочкой, рядами по краю

Каменных слов и узорных чугунных венков.

Дети седлают цветных карусельных лошадок:

Здесь все четыре по кругу, по кругу пошли,

На все четыре путь близок, и лёгок, и гладок,

И ничего, кроме гладкой, молчащей земли.

Взвейтесь, покойники, пойте убитую землю,

Вся она ваша, здесь больше не место живым,

Ставьте, не зыбля, столпы – на века, на неделю,

Жгите цветы, воскуряйте картонный их дым.

Зыбка-мир. Einsam

18

Вечер на связи. Звонок? Сообщенье? Письмо?

Шарик споткнулся об ось. Вслед за именем имя.

Что за окном? Я не вижу, там слишком темно.

Город молчит. Мир молчит. Я молчу вместе с ними.

С той стороны раздаются порой голоса,

Но за потёмками не разгляжу больше лица.

Может быть, это фантомы, видения сна?

Может, и я – лишь кошмар, что кому-нибудь снится?

Может, кому-то в сожжённых войной городах?

Может, кому-нибудь в камере, после допроса?

Я гашу свет, чтобы он не светил из