Патологоанатом. Истории из морга - Карла Валентайн

Ознакомительный фрагментвскрыть грудную клетку, я вижу резак для болтов, купленный в магазине слесарных инструментов. Этот резак очень похож на прозекторские ножницы, и мне подумалось, что такая замена вполне допустима. Вместо трупного шовного материала, похожего на толстую бечевку, которой перевязывают бандероли на почте, я вижу тонкую зеленую шерстяную нитку, которая легко разрежет нежную кожу трупа. Такая нитка не годится для зашивания разрезов. На магнитной полке для инструментов я увидела также нож для торта. Думаю, что этому не могло быть никаких оправданий…

Возможно, что такие ляпсусы могут заметить только специалисты – врачи-патологоанатомы или лаборанты морга, но уж они заметят, так заметят. «Какого черта здесь делает эта лопатка для торта?» – слышу я недовольное ворчание специалистов. Нет, конечно, есть множество патологоанатомических названий с явно гастрономическим уклоном, например, «болезнь кленового сиропа», «мускатная печень» и «сахарная селезенка». Это наблюдение однажды завело меня в модный кондитерский магазин под названием «Съешь свое сердце». Не думаю, однако, что там могли продавать что-нибудь вроде «бисквитной поджелудочной железы», хотя, на мой взгляд, это название звучит неплохо. Надо при этом учесть, что кожа трупа иногда отслаивается от тела, как корочка круассана, а изо рта течет коричневатая густая жидкость, которую мы называем «кофейной гущей». Не говорят ли такие названия, как «пенистые выделения» и уже упомянутая выше «мускатная печень», о том, что покойник являет собой некое подобие меню «Старбакса»?

Я изо всех сил стараюсь объяснить Джону, что эти ошибки могут быть замечены определенной частью зрителей, но он отвечает, что уже поздно что-либо менять, потому что эту сцену уже начали снимать. Я открываю для себя, что на жаргоне шоу-бизнеса это означает, что «кадры уже смонтированы». Но все же кое в чем я могу дать полезные советы. Например, я рассказываю, что разрезание ребер ножницами требует большого усилия, и при выполнении этой манипуляции на ножницы надо налегать едва ли не всем своим весом, или говорю Джону, какие емкости надо применять для сбора образцов тканей перед их отправкой в лабораторию.

Но вернемся к моему первому разрезу. Я как раз помогаю Джейсону собирать образцы с тела дантиста-аноректика.

– Карла, будь добра, промокни шариком декубитальные язвы, – говорит доктор Джеймсон.

Я озадаченно смотрю на патологоанатома.

– С пролежней, – поясняет врач.

Я чувствую себя полной идиоткой.

Джейсон аккуратно поворачивает умершего на бок, а я беру марлевый тампон – лучший материал для сбора отделяемого пролежней – со стальной полки и наклеиваю этикетки, пряча румянец за дверцей полки. Тампоны помещаются в длинных пробирках с закругленным донышком и синей крышкой. Закругленное дно заполнено питательным желе, в котором хорошо размножаются бактерии, которых потом исследуют в бактериологической лаборатории. Я снимаю крышку, к которой приделана палочка с тампоном на конце. Тампон уже влажный, он смазан питательным желе. Тампон формой напоминает почку, насаженную на конец палочки. Я аккуратно провожу тампоном по поверхности пролежня в тех местах, где вижу зеленовато-желтые островки гноя, а затем осторожно погружаю палочку в пробирку и закрываю крышку.

Доктор Джеймсон что-то записывает в своем блокноте и попутно объясняет:

– Сначала я думал, что причиной смерти стала сердечная недостаточность, но теперь мне кажется, что причиной является септицемия.

Септицемию часто называют заражением крови или сепсисом, и вызывается она проникшими в кровь микроорганизмами. Похоже, что у этого человека пролежни инфицировались, а так как его никто не лечил, то микробы размножились и вызвали заражение крови. Джейсон уже взял несколько проб крови на анализ, и теперь они тоже отправятся в микробиологическую лабораторию, где специалисты помогут уточнить посмертный диагноз. Мы превосходно справились со своей работой.

Перенесемся на несколько лет вперед. Я стою в киностудии и говорю Джону, что некоторые емкости, стоящие в их бутафорском морге, не соответствуют реальным, но, вероятно, сойдет и так. Но я твердо стою на своем в другом: у этого муляжа, который они сделали неправдоподобно похожим на актрису Оливию, играющую умершую женщину, что-то явно не в порядке со лбом. Я спрашиваю об этом Джона, склонившись над муляжом, и узнаю, что съемочная группа была свято уверена в том, что на аутопсии мозг извлекают из черепа, снеся полголовы одним разрезом через кожу, мышцы и кости. При этом разрез, как они думали, проводят через середину лба. Если хотите, вспомните сцену из фильма «Ганнибал», где Энтони Хопкинс ест мозг живого, хотя и наркотизированного, Рэя Лиотты. Выглядит это так, словно Хопкинс ест розовый кактус из цветочного горшка. Именно так съемочная группа представляла себе извлечение мозга из черепа на патологоанатомическом вскрытии.

Я не верю своим глазам и говорю Джону, что их представления о вскрытии разительно отличаются от того, чем мы, на самом деле, занимаемся в морге. Они воображают себе неких кичевых монстров Франкенштейна с горизонтально рассеченными лбами и нарочито грубыми швами. Неужели обыватели действительно думают, будто по ходу вскрытия мы разрубаем все ткани головы, начиная со лба, чтобы извлечь мозг, а потом ставим крышку черепа на место, под настроение бросив туда пару болтов и зашив рану суровыми черными нитками?

Я начинаю переживать за репутацию прозекторов и анатомов, которых публика считает такими же ненормальными, как сумасшедший ученый по имени Игорь, питающий страсть к глумлению над трупами, их расчленению и хранению их фрагментов в лава-лампах, поставленных в ряд на полке. Такие фильмы, как «Реаниматор» и «Молодой Франкенштейн», дают совершенно издевательское представление о том, что вскрытия и сохранение органов выполняют лишь в пустых и эгоистических целях – для того, чтобы постичь секрет бессмертия или создать идеальную женщину, и ни для чего иного.

Имеет ли это какое-нибудь значение? Ну что ж, будем надеяться, что когда непосвященные читают детективные романы или смотрят документальные фильмы о работе судебно-медицинских лабораторий, они способны отличить реальность от медийных фантазий и понимают, что писатели и режиссеры подчас следуют идиотским клише только для того, чтобы придать драматизма или сексуальности вполне заурядным сценам. Типичный пример – это показ привлекательных женщин-экспертов, которые исследуют место преступления, щеголяя модными прическами, которые красиво колышутся от дуновения установленных в съемочном павильоне вентиляторов, и это при том, что я умолчу о блузках с низким вырезом и высоких сексапильных каблуках. На самом деле все знают, что в реальной жизни судебно-медицинские эксперты и следователи, осматривающие место преступления, одеты в белые синтетические костюмы и носят маски, чтобы их ДНК не попала на лежащие перед ними улики, не так ли? К несчастью, это знают не все, и подобные, с виду кажущиеся безобидными, произведения киноискусства создают прозекторам мрачную или, в лучшем случае,