Достоевский и шесть даров бессмертия - Гаянэ Левоновна Степанян

Есть такое высказывание Достоевского о Гоголе в «Петербургских сновидениях»: «И стал я разглядывать и вдруг увидел какие-то странные лица. Все это были странные, чудные фигуры, вполне прозаические <…>, вполне титулярные советники и в то же время как будто какие-то фантастические титулярные советники… Кто-то гримасничал передо мною, спрятавшись за всю эту фантастическую толпу, и передергивал какие-то нитки, пружинки, и куколки эти двигались, а он хохотал и все хохотал!» «И замерещилась мне тогда другая история, в каких-то темных углах, какое-то титулярное сердце, честное и чистое… а вместе с ним какая-то девочка, оскорбленная и грустная, и глубоко разорвала мне сердце вся их история».

Мир Гоголя для Достоевского – это мир осуждения и смеха, лишенный сострадания и любви. И вопрос о том, является ли Достоевский продолжателем гоголевских традиций, трансформируется в другой вопрос: не становится ли он их отрицателем?

В записных тетрадях за 1876–1877 гг. к «Дневнику писателя» 1876 г. Достоевский пишет: «Идеал Гоголя странен: в подкладке его христианство, но христианство его не есть христианство <…>. Гоголь по силе и глубине смеха первый в мире (не исключая Мольера) <…>, и это бы надо нам, русским, заметить».

Метко высказался В. А. Викторович: «Переход от Гоголя к Достоевскому – это продолжение опыта Гоголя. Это развитие начатого им движения к христианству. И я бы сказал, что в своем отношении к Гоголю Достоевский как художник продолжает не Гоголя, он продолжает путь Гоголя». Ученый определил связь между писателями как связь между Ветхим (Гоголь) и Новым (Достоевский) Заветами.

Гоголь и «Село Степанчиково и его обитатели»

Черты образа Пушкина Достоевский включал в образ «положительно прекрасного» Мышкина. Черты же Гоголя узнаются в герое совсем иного типа.

В период сибирской ссылки Достоевский работал над романом «Село Степанчиково и его обитатели». В 1859 г. роман был опубликован в журнале «Отечественные записки».

Одного из главных героев зовут Фома Фомич Опискин, образ которого сложился из аллюзий на Гоголя и аллюзий на обстоятельства жизни самого автора.

Про Опискина в романе говорится: «Он был когда-то литератором и был огорчен и не признан; а литература способна загубить и не одного Фому Фомича – разумеется, непризнанная… Может быть, и на других карьерах он получал одни только щелчки вместо жалованья или что-нибудь похуже». И еще: «С того времени (литераторства), я думаю, и развилась в нем эта уродливая хвастливость, эта жажда похвал и отличий, поклонений и удивлений… Только чтобы первенствовать…»

На сходство между Фомой Фомичом и Гоголем в его последние годы жизни впервые обратил внимание редактор журнала «Отечественные записки» А. А. Краевский. Позже Ю. Н. Тынянов в статье «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» доказывал, что «Село Степанчиково…» пародирует «Выбранные места из переписки с друзьями».

Сам Гоголь о «Выбранных местах…» в апреле 1847 г. писал А. О. Россет: «Доныне горю от стыда, вспоминая, как заносчиво выразился во многих местах, почти а-ля Хлестаков».

Достоевский в подготовительных материалах к «Дневнику писателя» за 1876 г. пишет: «А действительно наши великие не выносят величия, золотой фрак. Гоголь вот ходил в золотом фраке. Долго примеривал. С покровителями был, говорят, другой. С “Мертвых душ” он вынул давно сшитый фрак и надел его». «Золотой фрак» – это не произвольная метафора Достоевского: молодой Гоголь и в самом деле пошил у самого модного портного синий фрак с металлическими пуговицами и получил прозвище «франтика в модном фраке». Страстное стремление Гоголя подчеркнуть свою значимость Достоевский и назвал «золотым фраком» в подготовительных материалах, и этой чертой характеризовал неудачливого писателя Фому Фомича Опискина.

Другой источник для создания образа Фомы Фомича Опискина кроется в биографии самого Достоевского. В письме брату Михаилу от 1 апреля 1846 г. он признается: «У меня есть ужасный порок: неограниченное самолюбие и честолюбие». А буквально через несколько строчек честолюбиво пишет о своих литературных успехах: «Первенство остается за мною покамест и надеюсь, что навсегда». В январском письме же к А. Н. Майкову в 1856 г., уже работая над произведением, Достоевский делает еще одно признание: «Я шутя начал комедию и <…> так понравился мне мой герой, что я бросил форму комедии, несмотря на то что она мне удавалась, собственно для удовольствия как можно дольше следить за приключениями моего нового героя и самому хохотать над ним. Этот герой мне несколько сродни».

Помимо занятий литературой и писательского честолюбия, образ Опискина вобрал в себя и факты жизни Достоевского в Семипалатинске, в котором писатель жил с весны 1856 г. после освобождения из острога. Баршт пишет об этом времени: «Социальное амплуа писателя в этот период оказалось весьма близким к тому, каким обладал в Степанчикове Фома Опискин: литератора, некогда пользовавшегося известностью, а ныне пребывающего в роли нищего и безвестного изгнанника. Психологическое состояние “несправедливо обиженного” и “непризнанного гения” <…>. Достоевский в большом переизбытке имел опыт несправедливо гонимого и преследуемого человека».

Жизнь героя развивается по сценарию, по которому могла бы развиваться и жизнь самого Достоевского: «Змея литературного самолюбия жалит иногда глубоко и неизлечимо, особенно людей ничтожных и глуповатых. Фома Фомич был огорчен с первого литературного шага и тогда же окончательно примкнул к той огромной фаланге огорченных, из которой выходят потом все юродивые, все скитальцы и странники. С того же времени, я думаю, и развилась в нем эта уродливая хвастливость, эта жажда похвал и отличий, поклонений и удивлений. Он и в шутах составил себе кучку благоговевших перед ним идиотов».

Достоевский преодолевал смехом собственный страх перед возможным будущим Фомы Фомича. И, вероятно, неслучайно, что черты героя, призванного помочь смехом преодолеть ужас своего создателя, складывались не только из автобиографического материала, но и из ассоциаций, связанных с Гоголем, лучшим в русской смеховой культуре, по признанию самого Достоевского. В то время как для создания образа «положительно прекрасного» князя Мышкина Достоевский использовал, помимо прочего, пушкинские черты, как он их видел.

«Преступление и наказание» и французский бульварный роман

У Достоевского много критических высказываний о Франции. Например: «Французы, ей-богу, такой народ, от которого тошнит» (письмо Н. Н. Страхову, 1862 г.); Париж – «прескучнейший город» («Зимние заметки о летних впечатлениях», 1862 г.); «Накопить фортуну и иметь как можно больше вещей – это обратилось в самый главный кодекс нравственности, в катехизм парижанина» (там же).

С другой стороны, он живо интересовался французскими фельетонами и бульварной литературой, вникая в их темы, структуру и детали, которые хранил в памяти с ранних лет. Я покажу самые яркие примеры трансмутации французского бульварного романа в роман Достоевского с христианским пафосом, опираясь на книгу Присциллы Мейер «Русские читают французов», указанную в библиографии к этой лекции.

！

Роман «Преступление и наказание» – это один из самых жестоких романов в русской словесности XIX в.

Он изобилует неприглядными подробностями: 1. Сон Раскольникова, в котором натуралистично показано, как клячу избивают до смерти. 2. Бывший студент юридического факультета, замученный беспросветной нищетой, кроваво убивает