Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве - Гриша Брускин

В сравнении с пресной федоровской литургией, алхимический Opus Magnum, полный метафор, экспрессии, поэзии и страсти, — приключенческий роман.

Средневековые алхимики «спроецировали на Материю инициационную функцию страдания. Благодаря алхимическим операциям, соответствующим „мучениям“, „Смерти“ и „воскрешению“, субстанция изменяется, то есть становится трансцендентной: она обращается в „Золото“. Золото, повторим, является символом бессмертия… Таким образом, алхимическая трансмутация тождественна достижению материей совершенства: в христианских терминах — ее искуплению»[7].

Дабы жить экстатической жизнью в Боге.

ПРИТЧА

Но и это не все.

Не все так просто.

Читатель чувствует иной, скрытый прообраз в философии Федорова. Где «коллективный пращур» оборачивается всамделишным Отцом Небесным.

Корни интересующей нас теории следует искать в евангельской Притче о блудном сыне.

Философ расшифровал, с его точки зрения, непонятую параболу по-своему. Интерпретировал притчу как лично ему данное практическое Задание:

Покаяться.

Оживить Убитого Бога (умерших отцов).

Вернуться в Отчий Дом Веры.

Упасть в Его-Ее объятья.

Найти Философский камень — обессмертить людей.

И переселиться всем соборным человечеством на Его Небеса, в Его Царство.

В Его Универсум.

ПИР ПРАВЕДНИКОВ

«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! Я согрешил против неба и перед тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться, ибо это сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся…» (Лк 15: 20–24).

Спросим: где «станем есть и веселиться»?

В космосе, на других планетах.

На эсхатологическом пиру праведников.

В конце федоровских времен.

Поддадимся искушению и добавим: вкушая «откормленного теленка». А именно — мясо Левиафана, Бегемота и загадочной птицы Зиз.

Но вернемся на землю.

ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ

Федоров считал, что подражает Христу.

Тем не менее «Философия общего дела» — не христианская литургия и не ритуальная мистика, а скорее — научная фантастика.

Модернистский проект.

Надо признать, весьма и весьма радикальный.

Лев Толстой записывал в дневнике: «Николай Федорович — святой».

А в одном из своих писем продолжал: «Он по жизни самый чистый христианин. Когда я ему говорю об исполнении Христова учения, он отвечает: „Да это разумеется“»[8]. Философ полагал «общее дело» воплощением православных идеалов.

Так ли это?

Какое небо пообещал человечеству «русский Сократ»? Те ли это христианские «Небеса небес», Вездеприсутствие Божие, Лоно Авраамово, Небесный Иерусалим? Где праведные души получают «поцелуй любви» от Беспредельного и ныряют в источник Божественного Света?

Отнюдь нет.

Не бессмертные души, а бессмертные тела оживших покойников понесут космические корабли на неведомые планеты.

Небеса Федорова — не сакральный эфир, а, напротив, физический космос. Расширение среды обитания животного по имени Человек разумный, или homo sapiens.

НОВЫЙ СЦЕНАРИЙ КОНЦА ИСТОРИИ

Федоровские воскресение и бессмертие не знают Апокалипсиса.

Страшного суда.

Грешников и праведников.

Бесов и Ангелов.

Ада и Рая…

Мыслитель переписывает Божественный сценарий.

Лишает христианина обещанной Справедливости в Конце времен.

Не дает Всевышнему осуществить Свою волю.

Делает невозможным всамделишное «Второе пришествие». И обрекает «оживших отцов» на «великое сиротство». Устрашающую космическую вечность.

Федоров пишет: «…все миры, движимые ныне бесчувственными силами, будут управляемы братским чувством всех воскрешенных поколений».

Бог у нашего философа, если не умер, то точно забыт.

Какое уж тут учение Христа!

СЛОВО «ВЕЧНОСТЬ»

А, может быть, не так все плохо.

Зачем человечеству обретать бессмертие и перебираться на Красную планету Константина Федоровича Юона?

Чтобы обрести счастье.

А как проживается счастье-бессмертие на другой планете?

Возможно, так, как описал в 1902 году «послежизнь»[9] немецкий писатель-фантаст Пауль Шеербарт в рассказе «Новая жизнь. Архитектурный Апокалипсис».

Родившаяся «Новая планета», вероятно, лишь с виду красная. На поверку светило может обернуться снежным шаром. И двенадцать архангелов воздвигнут на нем для прибывшего человечества огромные соборы. Вынут из своих рюкзаков стеклянные дворцы. Дворцы и соборы преобразятся в светящиеся кристаллы.

«…Прорывается — вечная жизнь. Встают мертвецы…» Ангел говорит воскресшим: «Подобно тому, как земные растения в основном живут светом и воздухом, так и вам придется в основном жить тем, что вас окружает — светом и воздухом божественной архитектуры, которая и есть настоящее искусство… Сквозь прозрачные стекла заискрится новое счастье в снежную ночь. Смарагдовые шары засияют зелеными световыми конусами в черном мировом пространстве. Сапфировые башни будут вытягивать все выше свои гордые призрачные силуэты. Гигантские опаловые решетки засверкают как миллионы встревоженных бабочек»[10].

И бессмертное человечество, подобно мальчику Каю из сказки Ханса Кристиана Андерсена, займется игрой в «ледяной разум» — будет складывать из осколков льда замерзшего озера (хочется уточнить — озера Коцит[11]) слово «ВЕЧНОСТЬ».

СОЛЯРНЫЙ МИФ РЕВОЛЮЦИИ

Космическая духовность и грядущее преобразование мира в его слиянии с мировой космической душой важны для планетарных и социальных утопий начала XX века.

Уже в 1900-е годы появляется масса произведений, где происходят именно планетарные революции.

Роман Шеербарта «Великая революция. Лунный роман» (1902).

«Само название готовит к актуальной тематике социальных преобразований, бунта, революции, восстания, насильственной смены социального строя.

Однако, революция в контексте романа должна быть понята не в социальном, а в астрономическом и астрологическом смысле обращения космических тел»[12].

В программном манифесте архитектора Бруно Таута «Альпийская архитектура» (1919) последняя часть, «Космическое строительство», содержит лишь несколько фраз-заголовков: «Звезды. Миры. Сон. Смерть. Безграничность. Небытие. Невыразимость. Конец».

В России сходные мотивы тоже постоянно встречаются и, в частности, в утопии Александра Богданова «Красная звезда» (1908), где речь идет о сияющей Красной планете — Марсе, — на которой царит коммунизм и которая хочет колонизировать и даже уничтожить Землю ради энергетических ресурсов.

Но в итоге именно события на Марсе провоцируют революцию на Земле.

В 1920-е годы советская риторика довольно активно эксплуатировала образы Солнца и Космоса, чтобы создать собственный вариант того, что Жан Старобинский назвал «солярным мифом» революции[13].

ВЕРОЮ В РЕВОЛЮЦИЮ

Вернемся к незабытой «Новой планете» нашего героя Константина Федоровича Юона.

А как попасть юоновскому человечеству на другие планеты?

Ведь это ж не реку перейти.

Верою перенесутся. Верою в революцию.

Вот-вот явятся колесница огненная и кони огненные и понесут на Небо. На «Новую планету».

«И взяты бысть земляне вихром яко на небо!»

Вослед библейским Еноху и Илии Пророку.

ИЗ КУЛЬТУРЫ В КУЛЬТУРУ

Все герои произведения