Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов

время в Иркутске молодой скульптор. Не могу дать ему оценки как художнику потому, что видел всего три его работы. И вот он, влекомый жаждой творчества, вытесал из двух больших каменных глыб две большие каменные головы. Они долго стояли в его мастерской, занимая много места. Потом, уезжая из Иркутска, скульптор закопал их прямо в мастерской… Что-то, по-видимому, мешало ему раздробить их на куски и вынести с мусором…

Пусть не обижается на меня скульптор Ряшенцев. Ситуация, конечно, гротесковая, но кто застрахован от подобного? Даже великие художники и прошлого, и настоящего постоянно, хотя бы втайне, терзаемы сомнениями по поводу самоценности своих творений. Это нынче, когда наступила ещё одна, я думаю, всё же тщетная попытка переоценки вековых ценностей, желторотые юнцы, не говоря уж о юнцах пожухлых, ляпают из сантехнических предметов нечто монструальное и кричат надрывно о своей подсознательно самовыразившейся гениальности… Да Бог им судья, несчастные…

Аркадий Иванович написал «Портрет скульптора Ряшенцева» (1966 г.). В портрете нет и тени издёвки над скульптором. Там есть образ мучительного размышления художника над своими творениями: что сотворил он, зачем эти молчаливые каменные истуканы?.. Там есть серьёзное и глубокое размышление о судьбе художника, о судьбе его творчества, о смысле искусства вообще… Там есть сочувствие…

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовётся,

И нам сочувствие даётся,

Как нам даётся благодать.

Как точно эти тютчевские строки выражают сверхзадачу всего творчества Вычугжанина… Именно благодать сочувствия поселяет в душе зрителя художник своими творениями.

Сегодня мы, погрязшие в современной рационалистической суете, отравленные «новейшими» взглядами общества, в котором ценность самой человеческой жизни, чего уж говорить о душе, поставлена под сомнение, мы, очерствевшие сердцем, не в силах по духовной слабости своей пробиться к животворной вере нашей. И потому именно теперь творения Аркадия Ивановича Вычугжанина и всех тех, кто нёс и самоотречённо несёт сегодня живой дух русского реализма, для нас, стоящих на краю инфернальной пропасти, жизненно необходимы, как глоток живой воды.

Вот другой портрет – на мой взгляд, одно из самых глубоких полотен художника. «Портрет телятницы турской фермы И. Е. Нестерчук» (1961 г.) – поэтическая, философская ода русской женщине.

На небольшом холсте изображена женщина в платье тёмном, с мелкими цветочками. Белый цветастый платок на плечах. Крестьянскими натруженными, но удивительно нежными, материнскими руками женщина чуть смущённо придерживает края платка… В лице её, потемневшем от холодов, ветров и зноя крестьянской жизни и похожем теперь на иконописные лики, вы не найдёте особых характерных чёрт, они как бы выпиты повседневным нелёгким трудом, переживаниями, какой-то высшей, надмирной, самоотречённой заботливостью… Беззащитно белеет шея… Всепрощающий и любящий взгляд направлен мимо зрителя… Она думает не о своей тяжкой доле…

Таких женщин на Руси всегда было множество. В обычной жизни мы, гонимые страстной жаждой жизни, как правило, не замечаем их. А между тем именно им, этим простым русским женщинам – нашим матерям, открыт тот самый смысл бытия, в поисках которого блуждаем мы до конца своей жизни… Это та самая распутинская женщина, которая призвана спасать мир, спасать русский мир.

В истории не только русской, но и европейской живописи трудно найти более проникновенный образ женщины-жены, женщины-матери.

Ни в одном портрете работы Аркадия Ивановича вы не найдёте ни малейшего повода почувствовать превосходство художника над портретируемым. Простая русская телятница не была для Аркадия Ивановича человеком какого-то низшего сорта. И даже напротив, он ставил её много выше себя! Будь иначе, он просто никогда и не стал бы писать этот портрет. Более того, мне представляется, что для него вообще человеческая личность всегда была и глубже, и интересней, и значимей его собственного «я». Безусловно, Аркадий Иванович руководствовался в своём портретном творчестве тем немодным сегодня соображением, что, познавая лучшее в людях, мы сами становимся и лучше, и понятней себе.

Вообще надо сказать, что пятидесятые-шестидесятые годы прошлого теперь уже века были, несмотря ни на что, годами для искусства благословенными. Это был подъём в русском искусстве. Именно в то время расцвели такие русские гении, как Свиридов в музыке, Корин, Пластов, Попков в живописи, Астафьев, Белов, Распутин, Рубцов в литературе. Секрет такого подъёма в том, что творчество этих художников не было оторвано от народной жизни, оно жило народной жизнью, оно питалось соками народной культуры. Оно не болело своей исключительностью, оно сознавало и создавало свою великую второстепенность!

Выскажу предположение, что Аркадий Иванович со своим академическим художественным образованием мог оказаться беловатой вороной, – в шестидесятые-восьмидесятые годы редкий художник в Иркутске мог похвастать столь фундаментальной школой, таким серьёзным отношением к творчеству, – но Вычугжанин легко и натурально вошёл в иркутскую художественную среду. Имя его быстро обрело широкую известность. Авторитет Аркадия Ивановича стал непререкаем. Ни одна зональная выставка Сибири не обходилась без его решающего голоса. Художники искали услышать его суждения об искусстве, о живописи, о их картинах…

Кроме того, Аркадий Иванович, как теперь принято выражаться, был личностью харизматической. Скромный, даже простоватый с виду, небольшого роста, крупные руки, лоб мыслителя, красивое русское лицо, спокойный внимательный взгляд, живая народная речь… Он, ещё и не начав говорить, уже завладевал вниманием окружающих. А уж если Аркадий Иванович говорил, то присутствующие с жадностью ловили каждое его слово, которое всегда было точным, выразительным.

На снимке: А. И. Вычугжанин в кругу иркутских художников (сидит крайний слева)

В семейном архиве Вычугжаниных хранится фотография, на которой запечатлён момент встречи группы иркутских художников с великим русским живописцем Павлом Дмитриевичем Кориным. В этой группе находится и молодой ещё Аркадий Иванович. На фотографии отчётливо прочитывается, что Корин разговаривает именно с ним, что остальные только присутствуют при разговоре. Зная Аркадия Ивановича, с большой долей вероятности можно утверждать, что Корин и в самом деле из всей группы выделил для разговора именно его, что именно ему были направлены какие-то, возможно, очень важные слова.

Полагаю, Аркадий Иванович прекрасно знал себе цену, и этого не могли не замечать коллеги по Союзу. Не то чтобы у него не было друзей, но определённая сдержанность в отношениях с братьями-художниками чувствовалась.

И все же друг у Аркадия Ивановича появился. Художник молодой, остроглазый, остроязыкий, талантливый, искромётный, обаятельный, стремительный, элегантный, современный – Галина Евгеньевна Новикова. Окончив училище искусств на курсе Вычугжанина, она тоже стала преподавать там, и я учился у нее…

И только по прошествии многих лет, когда постепенно истаял морок её обаяния, мне стала непонятна эта дружба. Совершенно два разных человека