Российский колокол №1-2 2021 - Коллектив авторов

Г. Е. Новикова. Автопортрет

Аркадий Иванович – крестьянский сын из многодетной семьи – основательный, неспешный, углублённый в своё дело человек. Он не терпел суеты, поверхностности… Философская направленность его произведений говорит о напряжённой работе ума и сердца, о неравнодушной и сострадательной натуре его. В своих портретах он бережно размышлял о человеческой судьбе, о сложных характерах. Главное в творчестве Вычугжанина – любовь к человеку как к творению Божию.

Беру на себя смелость утверждать, что Аркадий Иванович был верующим. Невоцерковлённым – в те времена трудно было прийти к Церкви, – но верующим по духовному складу души, по генетической памяти, по врождённому миропониманию… Портреты Аркадия Ивановича можно воспринимать как молитвы за людей, которых он писал… Проникновенные, глубокие молитвы…

Галина Евгеньевна писала характеристики. Хлёсткие, точные, беспощадные, как приговор. Характеристики, не позволяющие портретируемому (третируемому) иметь сложную натуру: вот этот – мартовский кот, этот – желчный мизантроп, вот циничный, с личным превосходством научный работник, а вот красотка с претензией на интеллект… Да, наверное, всё это есть в этих людях… и сходство потрясающее! Но настолько ли однозначен человек? Неужели вот так легко и просто познать и поставить на нём печать?

Нет, Галина Евгеньевна Новикова, безусловно, мастер. Мастер высочайшего класса! Но самое что ни на есть могучее мастерство, в котором нет любви к человеку, разрушительно… и прежде всего для самого художника. Галина Евгеньевна, конечно, не злой гений. Просто она была слишком стремительной и остроглазой, что, очевидно, мешало ей углубляться в живую натуру…

Чист упругий белый холст: молодой мастер стоит перед ним, его лицо почти невидно зрителям, оно отрешённо, возвышенно-задумчиво… Над чем так сосредоточен художник?.. На картине напряжённый момент творчества, таинственный и непостижимый… Возможно, в это мгновение перед ним встают образы давно минувшего, образы его деревенского детства, когда складывалось его мирочувствие, его мировидение. За холстом подготовительные рисунки и эскизы к портрету старейшей поселенки М. Л. Прибытковой; это её Аркадий Иванович называл «моя муза»…

На картине отображён самый главный, стержневой момент творческой жизни – момент выбора пути… Вернее, выбор уже сделан, и теперь на белом холсте художник внутренним, духовным зрением уже видит свои самые сокровенные творения: и те, которые сбудутся, и те, которым сбыться не суждено.

Белый холст как завет творчества, как вечный зов Завещанной любви… Именно для неё искусствоведы придумали сухое, ничего не говорящее слово – «реализм»… Да, истинный реализм там, где художник творит прежде всего не от любви к краскам, а творит самозабвенно от любви и живого сострадания к человеку, к миру, там, где художник видит великий смысл бытия.

Белый холст как завет величайшей ответственности художника.

Аркадий Иванович, как глубоко русский художник, наверняка хотел поделиться со своим зрителем чем-то очень значимым и важным. Чем-то сокровенным, чем-то открывшимся только ему… Поделиться своими, как ему совершенно справедливо казалось, очень нужными и даже необходимыми, жизненно необходимыми мыслечувствами. Уж такова особенность русского художника, что жаждет он вложить в своё произведение наиболыпе и чувства, и смысла, чтобы оно могло жить своею жизнью, чтобы оно могло говорить языком души, языком сострадания с каждым живым человеком…

Аркадий Иванович работал неторопливо, проникновенно, с сознанием огромной ответственности перед людьми за свой дар, который он с лёгкостью мог бы обратить в житейские блага для себя. Но он работал, не помышляя ни о почестях, ни о наградах, коими с успехом обзаводились его коллеги. Он весь без остатка был искренне предан искусству. Справедливости ради надо сказать, что ему хотели присвоить звание заслуженного художника СССР. Не один раз в Москву были отправлены необходимые для оформления документы и фотографин, но каким-то странным образом и фотографии, и документы терялись…

Несомненно, он много размышлял о назначении художника, об ответственности русского художника за своё творчество перед своим народом, плоть от плоти которого он был.

«Ещё в начале шестидесятых он загорелся написать портрет Андрея Рублёва, – пишет о Вычугжанине Лев Борисович Гимов, иркутский художник. – Он шёл к этой работе год за годом, всерьёз размышляя над феноменом русской иконописи. К этому времени вышел на экраны «Рублёв» Тарковского, и многие живописцы, недолго думая, взялись за кисти. Разумеется, работы этих торопыг были поверхностны в решении темы, грешили иллюстративностью. Аркадий Иванович вынужден был остановить себя – взялся за автопортрет, который можно без натяжки трактовать как серьёзную пробу в решении будущего портрета Андрея Рублёва».

Что же помешало Аркадию Ивановичу в дальнейшем прийти к решению этой темы? Мне кажется, художник в процессе работы над автопортретом, в ходе серьёзных размышлений над русской иконописью понял, что иконопись не есть живопись в прямом смысле. Что иконопись, по выражению Павла Флоренского, – богословие в красках.

«В России иконопись стала свидетельством не столько о вере христиан, сколько о жизни во Христе, о том, что может произойти в человеке, который не образно и символически, а личностно и всерьёз воспринял слова Спасителя: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48)» – так говорит об иконописи Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в предисловии к книге «Русская иконопись» (М., 1991).

Далее Патриарх говорит, что создаваемое подвижниками-иконописцами – преподобными Алипием иконописцем, Андреем Рублёвым и Феофаном Греком, а также тысячами многих, чьи имена ведомы только Богу, – «зиждилось на духовном опыте Церкви, который стал и их личным опытом».

А. И. Вычугжанин Автопортрет. 1961 г.

Вот что прозрел в сердце своём Аркадий Иванович, размышляя над образом Андрея Рублёва. Он увидел, что законы иконописи есть нечто иное, нежели законы мирской, светской живописи, что образ Андрея Рублёва не может уложиться в образ светского художника. Что в высшем смысле Андрей Рублев не был художником, что он был монах и богослов. Аркадий Иванович понял всю тщету задуманного. Врождённое православное миропонимание помогло Аркадию Ивановичу увидеть это.

Сегодня картины Аркадия Ивановича пылятся в запасниках художественного музея, появляясь на людях раз в пять-десять лет… Но картины как живые люди – им необходимо общение… От одиночества они теряют смысл своего существования. А мы – хладнокровные потребители эстетического, – глянув сметливым глазом оценщика на предмет высокого искусства, запираем его в «долгий ящик» для сохранности и… всё. Но ведь известно: с глаз долой – из сердца вон… И в наш новый, гибельно-рационалистический век, когда на смену человеколюбию, состраданию, жертвенности приходят ценности совершенно иного порядка, когда мерилом человеческих отношений становится