Традиции & Авангард. №1 (4) 2020 - Литературно-художественный журнал

МИХАИЛ. Если в нулевые еще были попытки объединения, были эфемерные субкультуры – субтильные эмо, кладбищенские готы, то теперь один большой прочерк.

АЛЕКСАНДР. А как же «Яндекс. Еда»? Мы ведь не знаем этих желтых людей с рюкзаками: вдруг у них уже зародились собственное мировоззрение, музыка, сленг…

МАРИЯ. Они такие яркие, забавные… Я бы с ними Петрушку поставила.

АЛЕКСАНДР. Давайте организуем балаган.

МИХАИЛ. Таким образом, без нового культурного трамплина все пойдет по нисходящей. Настало время идейного подвижничества.

АЛЕКСАНДР. Подвигаться бы не помешало. Засиделись.

МАРИЯ. Оля, а ты почему во внутренний монолог ушла?

ОЛЬГА. Я человек новый… Мне просто все непривычно… Интереснее слушать.

МИХАИЛ (берет в руки листы). В общем, зачитываю. Новый Иерусалим. Город Мандала. Всем-всем-всем. Братьям и сестрам. Людям всех национальностей, религий и убеждений. Восстаньте из прошлого и шагните в будущее. Долой настоящее, навязанное извне. Мы против любой яви, заявляющейся в явочном порядке. Сотворим свою действительность сами. Жизнь и творчество объявляются тождеством. Мы – катализатор гармонии. Мы – единение без подчинения. Мы – радуга над Вавилоном. Двери Академии распахнуты в вечность. Приглашаем присоединиться к вселенскому собору любви.

АЛЕКСАНДР. Николай Федоров сейчас в гробу перевернулся. А Хлебников в ладоши захлопал.

МИХАИЛ. И это только начало. Мы с вами будем ядром, вокруг которого придут в движение все остальные.

АЛЕКСАНДР. Они – отрицательные электроны. А мы – положительное ядро. Я согласен! Только вы знаете, что атом не существует, что это выдумка Резерфорда?

МИХАИЛ. Саша, ты сам выдумка! Умничать раньше надо было, в аспирантуре. Сейчас бы кафедрой заведовал, а не книги свои в переходе распродавал.

АЛЕКСАНДР. Это мой андеграунд. А книги – для дураков. И разве здесь у нас не Академия?

МАРИЯ. Хорошие реплики. С подтекстом. Мне нравится!

На пороге появляются Константин и профессор.

КОНСТАНТИН. Всем привет. Я вам привел еще одного абитуриента. Знакомьтесь: это профессор.

МАРИЯ (бежит с объятиями навстречу). Костя, Костя пришел!

Восторженно-сдержанное приветствие. Константин проходит в комнату, здоровается за руку с Михаилом и Александром. Мария в удивлении застывает перед профессором.

МАРИЯ (профессору). О, как вы похожи на Старика Букашкина! Можно я буду вас так называть? Какая у вас борода!

МАРИЯ и ПРОФЕССОР (смотрят друг на друга, затем одновременно скандируют). Ну до чего же хорошо – и жизнь прожил, и жив ЕШО! (Мария смеется.)

ПРОФЕССОР. Хотя, знаете, ничего хорошего…

МАРИЯ. А у нас манифест готов! Подпишетесь?

ПРОФЕССОР. Манифест?

МАРИЯ. Манифест Академии будущего!

МИХАИЛ. Да, теперь нужно решить, что с ним будем делать. Может, расклеим на столбах и заборах?

АЛЕКСАНДР. Разнесем по больницам, тюрьмам и детским садам.

МАРИЯ. Распечатаем на почтовых бланках и разбросаем возле главпочтамта!

ОЛЬГА. А затем захватим и сам главпочтамт.

Все смотрят на профессора.

ПРОФЕССОР. Я думаю, что манифест – тем более манифест будущего – должен быть не просто попран ногами, как все высокое и истинное. Он должен перерасти, изжить самое себя – войти в плоть и кровь вещества окружающего мира, оставшись при этом неузнанным. И таким образом, освободившись от целесообразности, от грубых причинно-следственных связей, шагнуть из мира печатных знаков в мир чистых идей и образов, в ноосферу, дабы обрести там свое подлинное бытие. Иными словами, я предлагаю манифест разорвать на мелкие кусочки и подбросить в воздух.

МАРИЯ. Вот это абсолютный театральный жест! Гениально! (Целует профессора в бороду.) Профессор, вы назначаетесь нашим ректором.

ПРОФЕССОР. Сам Евреинов учился у меня.

МИХАИЛ. Но мы же хотели…

МАРИЯ (перебивает). Кто молод – тот и прав! (Выхватывает у Михаила листы, рвет их на части и подбрасывает над головой.) Театр – это эмоции! Театр – это жизнь! Театр – лучше жизни!

Раздается музыка группы «The Crazy World of Arthur Brown». Мария в танце увлекает профессора. К ним присоединяется Михаил. Затем начинают танцевать Ольга, Александр и все прочие. Константин остается стоять в стороне.

Картина 3

Сторожка ботанического сада: просто, камерно, уютно. Почти все сделано из дерева. За столом сидят Константин и Михаил. Стол завален книгами, бумагами. Перед Михаилом стакан и бутылка вина.

МИХАИЛ. Кто он такой вообще? Зачем ты его привел?

КОНСТАНТИН. Да не все ли равно? В поезде за мной увязался. Куда его было деть?

МИХАИЛ. И где он сейчас?

КОНСТАНТИН. Ушел изучать ботсад. Флора, говорит, интереснее фауны.

МИХАИЛ. Пестики-тычинки, травки-цветочки… Дети цветов… И почему Машка не родилась лет на тридцать раньше?

КОНСТАНТИН. Вероятно, лет тридцать назад была другая такая же Маша.

МИХАИЛ. Это да… Но умнеешь-то только к пятидесяти. И ведь я понимаю, что девчонка, что глупенькая, что один театр на уме, что разница в возрасте. Да что я тебе рассказываю – ты и сам Набокова читал… И вот это дыхание под сорочкой, узкие ступни…

КОНСТАНТИН. Ясный взгляд в будущее.

МИХАИЛ. Именно! И когда вживую с этим столкнешься – страшно. Радостно и страшно. Будто стоишь на обочине, а на тебя фура несется, и ты гадаешь: остановится, возьмет? Или крылом заденет…

КОНСТАНТИН. Так тебе Машка нужна или система?

МИХАИЛ. Для меня всегда Бог открывался через женщину. Будет Машка – будет система. С ней все закрутится, я уверен, и мы еще раскачаем это болото. Вдвоем – мы сможем. И то, что тогда не получилось, получится сейчас… Жаль, ты не застал то время, когда в каждой луже бензиновой или двери распахнутой какой-то портал, выход вовне виделся – в другую реальность. И это без всякой дури. Казалось, что вот-вот, уже скоро.

КОНСТАНТИН. Как летом 67-го…

МИХАИЛ. Оно не закончилось! Лето любви – это и есть христианство. Однажды начавшись, оно не может закончиться. В этом моя вера, если хочешь. Мой религиозный опыт.

КОНСТАНТИН. А жена… Не боишься за нее?

МИХАИЛ. Да она со свадьбы нашей про суицид твердит! Ничего, жива до сих пор.

Михаил встает, прохаживается взад-вперед.

МИХАИЛ. Ты пойми! Тебе легко рассуждать: укрылся от жизни у себя в скиту – за книгами, стихами, моралью. И правильно – потому жизнь в тебе самом еще бьется, хоть ты стариком и прикидываешься. В тридцать лет – ведь ты моего сына ровесник… А что? Удобно: этакая красивая олдовость с чужого плеча. «Тебе идут восточные шелка, как мне – задумчивость и старость». Только ты это курсисткам читай, им понравится! А я… уже известь в крови чувствую. Скоро воском покрываться начну, как твой профессор.

КОНСТАНТИН. Он-то нас