Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

Однако в сторителлинге все совсем не так, как в школьных сочинениях. Вместо того чтобы выдвигать какое-то утверждение и потом приводить доводы в его поддержку, рассказчики сначала приводят доводы и лишь потом высказывают сам тезис – и то, если это необходимо.

Таким образом достигается эффект неожиданности.

То же касается и более мелких моментов внутри историй. Например, рассказывая о том, как бабушка выдернула мне зуб, я могу пойти двумя путями:

Вариант № 1

Бабушка обвязала мой шатающийся зуб ниткой, наклонилась ко мне – так, что наши лица оказались всего в паре сантиметров друг от друга, – и велела смотреть ей прямо в глаза:

– Не моргать, – сказала она.

Другой конец нитки она намотала на кулак, подняла на уровень носа, улыбнулась – и ка-а-ак дернет!

Бабушка была садисткой.

Вариант № 2

Моя бабушка была садисткой.

Однажды она обвязала мой шатающийся зуб ниткой, наклонилась ко мне – так, что наши лица оказались всего в паре сантиметров друг от друга, – и велела смотреть ей прямо в глаза:

– Не моргать, – сказала она.

Другой конец нитки она намотала на кулак, подняла на уровень носа, улыбнулась – и ка-а-ак дернет!

Чувствуете разницу? В первом варианте утверждение приводится в самом конце абзаца, чтобы бабушкин метод удаления зубов стал для слушателей как можно более внезапным. И еще это утверждение – «Моя бабушка была садисткой» – наверняка усиливает комичность момента. Когда кто-то называет свою бабушку садисткой – это неожиданно. Эти два слова вообще редко встречаются в одном предложении, и потому, если сформулировать это утверждение как должно, получается смешно.

Во втором варианте эффект неожиданности разрушается. В нем слушателей как бы предупреждают, что сейчас будет нечто ужасное. «Моя бабушка была садисткой». И все – они уже знают, что дальше последует неприятная история. И пусть сам по себе метод удаления зубов внезапен, но того эффекта, что был в первом варианте, уже нет.

Подобные тезисы неизменно портят сюрприз. Наша задача в сторителлинге – описывать действия, передавать диалоги и мысли, а не делать какие-то выводы.

2. Неспособность использовать в полной мере высокие ставки для достижения эффекта неожиданности

Помните, в истории «Как я украл пожертвования» я вручил слушателям «Рюкзак» перед своим въездом на заправку? Я подробно описываю план по выпрашиванию денег на бензин, и возникает ощущение, что он вполне осуществим. Публика ведется, ожидая, что мне все-таки удастся выручить нужную сумму. Я это точно знаю, ведь всякий раз, говоря, что паренек на заправке отказывается продать мне бензин в долг, наблюдаю одну и ту же реакцию: поникшие плечи, лица, искаженные гневом, стоны. Люди раздраженно качают головами, испытывая почти ту же эмоциональную реакцию, что и я в тот день.

А почему? Все потому, что они удивлены. Им хотелось, чтобы мой план сработал, – ведь когда я о нем рассказывал, он казался вполне рабочим.

Но если бы я не описал в подробностях этот план до въезда на заправку, никто бы не удивился отказу. По сути, заправщик и должен был отказать – кто вообще раздает бензин бесплатно? Но лишь когда я озвучиваю публике свой план в подробностях, со всеми своими надеждами и мечтами, люди удивляются тому, что мне отказали.

То же происходит и чуть позже, когда я говорю: «Здравствуйте, меня зовут Мэтт, я собираю пожертвования для детского благотворительного фонда Рональда Макдоналда». Это – самый неожиданный момент во всей истории. Тут люди либо ахают, либо смеются. Если помните, я подчеркиваю элемент неожиданности при помощи приемов «Хлебные крошки» и «Песочные часы». Я как бы намекаю, что должно произойти (смятая униформа), и заставляю публику ждать, замедляя темп речи и добавляя бесконечные ненужные описания и повторы.

Представьте себе, насколько менее внезапным получился бы момент, если бы я просто сел в машину, заметил там униформу и сказал: «Придумал! Я буду обходить дома, представляясь волонтером». Конечно, это тоже неожиданно, но все же не настолько.

А между тем именно так поступают многие рассказчики. Вместо того чтобы стараться сделать неожиданный момент еще более неожиданным, они убивают его. Они совершенно не используют потенциал высоких ставок для усиления эффекта внезапности.

3. Неумение держать в тайне критически важные для повествования сведения

Как рассказчики, мы обязаны сохранять в тайне от слушателей важную информацию для последующего усиления эффекта неожиданности. Я называю это «заложить в историю бомбу, чтобы она взорвалась в нужный момент».

В истории «Сейчас будет больно» роль такой бомбы играет момент, когда я прошу медсестру позвонить в McDonald's и сообщить моему начальнику, что я не приду на работу. Это важно, критически важно для сюжета, ведь именно так мои друзья узнали об аварии и приехали ко мне в реанимацию. Но я не хочу, чтобы аудитория предугадала этот поворот, – и использую два приема:

Под шумок прячу бомбу

Мы скрываем такие критически значимые моменты во всеобщей суматохе, делая вид, что они не важнее остальных, как бы сгребая все в одну кучу.

В истории «Сейчас будет больно» я превращаю свою просьбу к медсестре позвонить в McDonald's в ничем не примечательную деталь в череде взаимодействий с врачами и медсестрами. Вместо того чтобы как-то ее выделить и подсветить, я лишь добавляю ее к длинному списку.

Медсестры достают осколки из моего лба.

Хирурги-стоматологи вправляют челюсть.

Доктора готовят мои колени к операции.

Медсестра просит контактные данные.

Понимаете? В моей истории это ключевой момент, без которого не было бы всего, что случилось позже, – но я представляю эту медсестру как просто одну из команды, делающую свою работу. Я нередко нагружаю некий отрывок истории избыточной информацией лишь для того, чтобы скрыть самое главное – то, что хочу сообщить аудитории, но чтобы она не догадалась раньше времени о его важной роли. Поэтому я «захламляю» пейзаж, чтобы слушателям было сложнее отличить важные сведения от незначительных.

Камуфляж

И еще я прячу бомбу за смехом. Юмор – лучшая маскировка, ведь это также и эмоциональная реакция, и моя аудитория решает, что смех – это следствие желания рассказчика быть смешным.

Но это не так. Это комики хотят рассмешить публику, но лучшие рассказчики стремятся лишь к тому, чтобы их запомнили. Вот почему они применяют смех как стратегическое оружие. Об