Эпидемии и народы - Уильям Макнилл

В конечном итоге испанцы и прочие европейцы не были заинтересованы в сокращении числа потенциальных налогоплательщиков и индейских рабочих рук. Главным деструктивным фактором определенно оказались эпидемические заболевания.

Первая встреча с ними состоялась в 1518 году, когда оспа достигла Эспаньолы и нанесла столь вирулентный удар по индейскому населению, что Бартоломе де Лас Касас был уверен, что выжила всего тысяча человек. С Эспаньолы оспа переместилась в Мексику, прибыв туда вместе с масштабными экспедиционными силами, которые присоединились к Кортесу в 1520 году. В результате в тот самый момент, когда завоевание Мексики вошло в критическую стадию — Монтесума был убит, а ацтеки готовились к нападению на испанцев, — в Теночтитлане бушевала оспа.

Предводитель нападавших вместе с бесчисленным количеством своих последователей умерли через считанные часы после того, как заставили испанцев отступить из города. Поэтому вместо того, чтобы развить первоначальный успех и ударить по небольшому отряду испанцев с суши, что можно было бы ожидать, если бы оспа не парализовала эффективные действия ацтеков, последние впали в остолбенелую пассивность. Тем самым Кортес оказался в состоянии сконцентрировать свои силы, собрать союзников среди подвластных ацтекам народов и вернуться, чтобы предпринять окончательную осаду и разрушение ацтекской столицы.

Очевидно, что испанцы не смогли бы добиться победы в Мексике, если бы не своевременное появление оспы. То же самое верно и применительно к авантюре Писарро в Перу, поскольку разрушительные воздействия эпидемии оспы в Мексике не ограничились территорией ацтеков — напротив, она распространилась на Гватемалу, где появилась в 1520 году, и пошла дальше на юг, проникнув во владения инков в 1525 или 1526 годах. Здесь последствия эпидемии были столь же радикальными, как и среди ацтеков. Правящий Великий инка умер от оспы, ведя военную кампанию на севере, за пределами своей столицы. Умер и назначенный им наследник, не оставив легитимного преемника. За этим последовала гражданская война, и посреди этого развала политической структуры инков Писарро и его шайка отщепенцев смогли добраться до Куско и разграбить его сокровища, вообще не встретив какого-либо серьезного военного сопротивления.

Здесь стоит особенно подчеркнуть два момента.

Во-первых, и испанцы, и индейцы охотно соглашались с тем, что эпидемическое заболевание было особенно ужасающей и недвусмысленной формой божественной кары.

Понимание морового поветрия как признака Божьего гнева было частью культурного наследия испанцев, хранимого в Ветхом Завете и во всей христианской традиции. Индейцы, у которых не было никакого опыта, даже близко напоминавшего исходный ряд смертоносных эпидемий, с этим соглашались. В их религиозных верованиях признавалось, что в божествах пребывало сверхчеловеческое могущество, а действия этих божеств в отношении человека зачастую были разгневанными. Поэтому для индейцев было вполне естественно приписывать беспрецедентное воздействие эпидемий некой сверхъестественной причине совершенно независимо от миссионерских усилий испанцев, которые навязывали потрясенным и деморализованным новообращенным христианам ту же самую интерпретацию происходящего.

Во-вторых, испанцев почти не затрагивали ужасные болезни, которые столь безжалостно бушевали среди индейцев. Почти все испанцы уже перенесли эти болезни в детстве, поэтому у них был выработан эффективный иммунитет. Учитывая ту интерпретацию причин эпидемии, которая признавалась обеими сторонами, подобное проявление божественной избирательности в пользу завоевателей влекло за собой однозначные выводы. Боги ацтеков точно так же, как и христианский Бог, похоже, были согласны с тем, что пришельцы обладали сакральным одобрением всего, что они делали. И хотя Бог тем самым, похоже, был благосклонен к белым людям вне зависимости от их смертности и благочестия (или его отсутствия), Его гнев был направлен на индейцев с безжалостной суровостью, которая часто озадачивала и тревожила христианских миссионеров, вскоре взявших на себя ответственность за моральную и религиозную жизнь новообращенных на рубежах американских владений Испании.

С точки зрения индейцев, единственной возможной реакцией на происходящее было изумленное признание испанского превосходства. Испанцы доминировали вне зависимости от того, какой малой ни была бы их численность или сколь жестоким и отвратительным ни было бы их поведение. Туземные структуры власти рухнули, а старые боги, казалось, отреклись от индейцев. Ситуация была готова к массовому обращению индейцев, о котором с такой гордостью свидетельствовали христианские миссионеры. Еще одним неизбежным последствием было подчинение индейцев распоряжениям священников, вице-королей, землевладельцев, заводчикам рудников, сборщикам налогов и всем прочим, кто говорил громким голосом и имел белую кожу. Какое основание для сопротивление оставалось, если священный и естественный порядок недвусмысленно выступали против туземной традиции и веры? Если исходить из любых иных предположений, то исключительная легкость испанских завоеваний и успех, которого добились несколько сотен человек в установлении контроля над бескрайними территориями и миллионами людей, непостижимы.

Даже после того, как миновали исходные разрушительные воздействия оспы, уничтожившие примерно около трети индейского населения, ничего даже близкого к эпидемиологической стабильности не возобладало. Следом за оспой на индейцев навалилась корь, распространявшаяся по Мексике и Перу в 1530–1531 годах. Частотность смертей была высокой, что ожидаемо в ситуации, когда подобная болезнь встречается с незнакомой с ней популяцией, обладающей достаточной плотностью для того, чтобы цепь инфекции продолжала функционировать. Еще одна эпидемия явилась пятнадцать лет спустя, в 1546 году, хотя ее характер неясен — возможно, это был сыпной тиф[255]. Вероятно, он являлся новой болезнью и среди европейцев — во всяком случае, так полагали медики, которые впервые описали сыпной тиф достаточно отчетливо, чтобы можно было утверждать именно об этом диагнозе, когда в 1490 году болезнь разразилась в войсках, сражавшихся в Испании[256].

Соответственно если эпидемия 1546 года на Американском континенте действительно представляла собой тиф, то в таком случае индейцы стали соучастниками и тех эпидемических заболеваний, которые в то время воздействовали и на популяции Старого света. Этот момент становится несомненным в ходе следующего американского эпидемического бедствия — гриппа, бушевавшего в 1558–1559 годах. Эта эпидемия, которая разразилась в Европе в 1556 году и продолжалась вплоть до исчерпания в 1560 году, имела серьезные демографические последствия по обе стороны Атлантики.

Например, согласно одной из оценок, в Англии от гриппа умерло не менее 20 % совокупного населения[257], а другие части Европы понесли сопоставимые потери. Невозможно утверждать в точности, была ли вспышка гриппа 1550-х годов подлинно глобальным явлением, наподобие ее наиболее близкой к нам параллели — испанки 1918–1919 годов, однако японские источники в 1556 году также упоминают вспышку «яростного кашля», от которого «умерли очень многие»[258].

Включение популяций американских индейцев в круг эпидемических заболеваний, которые происходили в Европе XVI века, не избавило их от особой уязвимости для всё новых инфекций, прибывавших из-за океана. Сравнительно пустяковые эндемичные заболевания Старого Света регулярно становились смертоносными эпидемиями среди популяций Нового Света, у которых совершенно отсутствовала приобретенная сопротивляемость к ним. Поэтому дифтерия, паротит