Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

как и сотни тысяч других зрителей, очарована этой эмоциональной постановкой с участием двух тысяч танцоров, актеров и музыкантов. По сюжету юная монахиня утратила веру, но была спасена чудотворным вмешательством Мадонны.

Западный зритель еще никогда не видел подобной ритуализированной хореографии; постановка стала культовой, а известностью и великолепием могла сравниться со спектаклями «Русского балета» Дягилева. Из-за войны гастроли в США пришлось отменить, но в 1923 году банкир и меценат Отто Кан выделил средства на новую постановку «Чуда» в нью-йоркском театре «Сенчури». Он вложил 600 тысяч долларов, и отчасти по его настоянию Рейнхардт стал подыскивать новую актрису, чтобы та играла роль Мадонны по очереди с предыдущей исполнительницей Марией Карми.

Карми училась в театральной академии самого Рейнхардта и пользовалась большой популярностью в Европе. Но для того чтобы собрать кассу в США, нужна была звезда отчетливо «не американская», с интересной личной историей, которую можно было бы продать, и тогда Моррис Гест, продюсер Рейнхардта, предложил кандидатуру Дианы. Он красноречиво объяснил Рейнхардту, почему ее утонченный стиль гарантированно пленит воображение американцев. «Она не идет, а парит над землей, – сказал он. – Нам никогда не найти более аристократичную, приятную и красивую женщину».

Геста настолько пленило его собственное представление о леди Диане Купер, что когда та согласилась встретиться с ним в «Савое», он был разочарован, что она пришла одна, без свиты. Он также удивился ее робости. Приглашение работать с Рейнхардтом глубоко польстило Диане, но она оказалась не готова к встрече с Гестом – по-американски грубым, длинноволосым, крикливо одетым. Когда он попросил ее чуть приподнять юбку и показать лодыжки, от ужаса она не смогла даже возразить, и от смущения даже забыла поторговаться: она хотела попросить платить ей две тысячи долларов в неделю, а не полторы, хотя даже полторы были очень щедрым предложением.

Она также согласилась с условием Рейнхардта, который настоял, чтобы пробы проходили в его замке в Зальцбурге. Этот опыт стал одним из самых пугающих в жизни Дианы: больше часа она провела взаперти с маэстро, разыгрывая сцену медленного и выразительного пробуждения Мадонны. Диана не знала, как подготовиться к прослушиванию, лишь нашла подходящую юбку, которую можно было задрапировать на голове на манер покрывала. Она надеялась, что год занятий балетом поможет передать накал чувств при помощи языка тела. Видимо, ей это удалось, хотя позже Рейнхардт говорил, что больше всего его впечатлило другое – он принялся излагать Диане свое видение сюжета, и та расплакалась.

Диана решила, что справилась, но в Зальцбурге ей впервые открылось коварство театральной профессии. Мария Карми восприняла ее как угрозу и пыталась настроить Рейнхардта против нее, распуская злобные сплетни. Она утверждала, что Диана алкоголичка и наркоманка, и даже отправила Рейнхардту телеграмму, предлагая обыскать ее комнату на предмет пустых бутылок и использованных шприцев. Но несмотря на угрозы Карми подать в суд и потребовать компенсацию в 20 тысяч фунтов, если ей придется делить свою роль с другой актрисой, контракт в конце концов подписали. Двадцать шестого октября, готовясь завоевывать Нью-Йорк, Диана коротко подстриглась; на укоры Даффа попросила его назвать «хоть одну женщину, которой он восхищался и у которой по-прежнему были длинные волосы». Через месяц она села на лайнер «Аквитания» и уплыла в Америку.

Диана любила путешествия, но в этот раз сильно тревожилась. Хотя она была старше Таллулы и опытнее Жозефины, трансатлантическое плавание тоже казалось ей дорогой в неизвестность. В первые два дня ее успокаивал штиль и присутствие Даффа, которому дали отпуск в министерстве, чтобы он мог ее сопровождать. По сравнению с ее предыдущим опытом путешествий – семейными разъездами «галопом по Европам», когда герцогиня брала с собой годовой запас еды и одежды, – шестидневное плавание через океан прошло в роскоши и удобстве. Они с Даффом по-детски радовались просторной каюте первого класса, пышно украшенному обеденному залу в стиле Людовика XIV и ультрасовременному оснащению корабля: спа, тренажерный зал, танцевальные оркестры, разнообразное коктейльное меню, живые цветы.

Но все это перестало иметь значение, когда начался шторм. Диана, склонная воображать худшее и преследуемая картинами катастрофы «Титаника», пришла в ужас при виде бушевавших на горизонте свинцовых волн. Она пошла к корабельному врачу и стала умолять его дать ей успокоительное – бромид. «Неужели мне одной страшно?» – спросила она. Врачу было недосуг успокаивать нервы изнеженных богатых дамочек, и он резко ответил: «Эмигрантам в трюме тоже бывает страшно». Но Диана нервничала не только из-за погоды. По мере приближения к Нью-Йорку она все больше тревожилась из-за предстоящей разлуки с Даффом. Ей предстояло провести одной почти полгода в незнакомом городе. Она по-прежнему порой испытывала страшную неуверенность и казалась себе пустышкой, окруженной аурой внешнего блеска. За три с половиной года брака Дафф стал ее якорем, его уверенность и приземленность успокаивали. Она любила говорить, что «родилась, чтобы опираться на плечо Даффи», но ей также хотелось верить, что она для него важна не меньше, что его поддерживают ее непринужденность в обществе и чувство юмора.

Они стали так зависеть друг от друга, что она боялась без него не выжить. Но еще сильнее ее страшило, что он прекрасно проживет без нее. Намного позднее она стала утверждать, что измены мужа никогда не являлись для нее проблемой. Она их рационализировала и считала его неизлечимую сексуальную зависимость и свое относительное отсутствие интереса к сексу чем-то обычным для мужчины и женщины. «Подобно большинству мужчин, Даффу всегда было мало… а я, как большинство воспитанных девушек моего поколения, не слишком интересовалась [сексом]». Она убедила себя, что его романы были лишь ничего не значащими интрижками. Его любовницы были «цветами», зато она – «деревом».

Эта метафора стала истинным отражением их совместной жизни, но в первые годы брака измены Даффа ранили и возмущали Диану. Он пытался скрывать свои интрижки, лгал ей и даже самому себе, преуменьшал масштаб своей неверности и занижал количество любовниц. Но ревность обострила инстинкты Дианы. В 1920 году Дафф завел интрижку с Дианой Кэйпел, вдовой бывшего любовника Коко Шанель Боя Кэйпела. Диана сразу все поняла. Диана Кэйпел была ее подругой, оттого унижение казалось особенно сильным, и она яростно напала на Даффа; последовала одна из самых сильных ссор на протяжении всего их брака. Диана ненавидела его за унижение, но еще больше – за то, что он посеял в ней сомнения в их совместном счастье.

Иногда его любовницы не вызывали у нее противления, и она притворялась безразличной, но бывало, выбор пассии казался ей оскорбительным. Так, Дэйзи Феллоуз, богатая и вульгарная светская девица, с