Пепел перемен, Том 7: Цена власти - Илья Витальевич Карпов

— Один убежал, — Таринор вгляделся в темноту, но тщетно.

— Да и чёрт с ним, — отмахнулся старый солдат. — Чтоб его там волки… Равена? Ты как?

— Я… Я в порядке, — рассеянно ответила та. Девушка сидела на коленях возле Оливера и неотрывно глядела в его бледное лицо. Таринор ждал, что она скажет какую-нибудь банальность, вроде «бедняга, он был таким смелым, таким молодым…», но Равена молчала.

— Мы же не будем и дальше делать вид, что ничего необычного не случилось? — нарушил тишину Таринор. — Что это за фокусы с ветром?

— Думаю, ты и сам догадался, — вздохнула Равена. — Мой брат не был единственным магом в нашей деревне. Он управлял землёй, мне же достался воздух.

— А так сражаться тебя научил отец?

— Да, он придумал, как можно совместить эти силы и владение мечом.

— Жаль он не увидел плодов своего труда, — сказал Таринор. — Это было… впечатляюще. И что же, многие об этом знают?

— Теперь нас с тобой двое, — ответил Вернер и подмигнул. — Если нам случалось сражаться, Равена старалась не переусердствовать, но здесь иначе было никак. Да и ты не похож на человека, что станет трепаться.

— Так значит Оливер…

— Да, — коротко ответила Равена, — он не знал. Потому и вступился…

— Но к чему такие секреты? ­Разве это не воодушевит людей?

— Я знаю их слишком хорошо. Увы, многие всё ещё с подозрением относятся к магам. Да, они готовы защищать их, если это члены их семей, но… — девушка и грустно вздохнула, покосившись на мёртвого сира Доррена. — С них довольно уже и того, что девушка зовёт себя рыцарем. Идёмте. Нужно осмотреться. Где-то здесь ещё двое.

Пара человек, что пришли с рыцарем, действительно обнаружились на другом конце деревни. Они сторожили один из домов, но когда узнали, что произошло с сиром Дорреном, то поспешили уйти. Благо Равена великодушно даровала им такую возможность.

— Можете выходить, — Таринор постучался в запертую изнутри дверь. — Разбойники ушли, а их предводитель мёртв.

На несколько секунд повисла тишина. Будто бы тот, кто сидел в доме, решал, верить этим словам или нет. Наконец, послышался скрип засова, и дверь открылась.

Внутри оказался мужчина, чьё лицо показалось Таринору смутно знакомым, хоть оно и заросло многодневной щетиной, а на месте одного из ушей, красовался едва заживший рубец. Позади него сидела женщина, сжимающая в объятьях девочку. Она испуганно выглянула из-за спины мужчины, и, увидев наёмника, тут же спряталась обратно.

— Так значит, с ними покончено? — с облегчением проговорил он. — Накануне я попросился у этих добрых людей на ночлег. Потом пришли разбойники, но их оказалось слишком много, так что я решил запереться здесь, чтобы защищать своих благодетелей так долго, как только смогу. Если бы негодяи решили забраться в окно или выломать дверь, они бы всласть полакомились сталью Зелёного глаза…

— Зелёного глаза… — прищурился Таринор. — Ты имеешь отношение к дому Рикеров?

— Для начала хотелось бы узнать имя моего спасителя.

— Таринор. Сир Таринор… — ответил наёмник и с неохотой добавил: Пепельный.

Услышав это, мужчина просиял:

— Значит боги от меня не отвернулись. Я сир Робин Рикер, и у меня есть новости для твоего друга, верховного мага Игната.

Глава 19

Эдвальд Одеринг стоял, заложив руки за спину. Рассвет окрасил розовым свинцовое покрывало, что затянуло небо от горизонта до горизонта. Холодный ветер трепал волосы. На гигантской виселице перед ним с тихим скрипом покачивались десятки тел, а над ними кружило вороньё.

Громадная постройка нависала над королём мрачной громадой, но он вовсе не чувствовал себя ничтожным. Напротив, он видел в ней полностью подвластное ему орудие и воплощённую мощь Железного владыки. Безжалостное торжество справедливости.

Очередной порыв ветра всколыхнул алые знамёна с железным кулаком и повернул одно из тел к королю. Эдвальд увидел безжизненное лицо и полуоткрытые губы, навечно застывшие в немом вопросе.

Он был деревенским священником. Пришёл в город во главе горстки мужиков и просил благословить его проводить обряды по-старому и молиться лишь Троим. Так, как это делали до воцарения Железного владыки. Сама мысль об этом показалась Эдвальду отвратительной.

Уже с петлёй на шее тот пытался воззвать к милосердию матриарха, но Агна ответила ему лишь стальным взором серых глаз. Тогда-то на губах священника и застыл последний вопрос: «почему?» Но ответить на него Эдвальд решил только сейчас.

— Прошлое должно оставаться в прошлом, — тихо проговорил он, глядя на мёртвое тело. — Тоже касается и остальных.

Эдвальд окинул взглядом другие тела в петлях огромной виселицы. Женщины, мужчины, молодые и старые — всех их объединяло одно: они не принимали будущее. Не хотели видеть Энгату сильной, не желали ей блага, а значит являлись врагами её народа. Эдвальд наблюдал каждую из казней лично.

Вот висела девушка, а рядом её престарелая мать, что бросили в грязь обереги в виде железного кулака. К счастью, один из ревностных служителей Ордена заметил это, и смутьянок ждал справедливый суд.

Они взялись за руки, когда их вели на эшафот, и не отпускали даже когда на шеи надевали петли и выбивали подставку из-под ног. Даже сейчас одна мёртвая иссохшая рука крепко держала другую.

— Досадно, — негромко проговорил Эдвальд, — что столь сильные духом люди избрали такой путь.

Неподалёку покачивалась труппа заезжих менестрелей. Они распевали богохульные песни в трактире, теперь же единственной их песней останется свист ветра и крик воронья. Рядом висел стражник с проломленной головой, который посмел заступиться за них перед братьями Ордена. Умер он сразу же, так что на виселицу отправился только его труп. В назидание остальной страже.

А вот старуха, чьи глаза и язык уже достались воронам. Деревенская знахарка, которую недавно казнили вместе с непокорными магами и ведьмами. Если остальные волшебники могли послужить королевству, то на неё Эдвальду поначалу было плевать: в её крови едва ли была хоть капля магии. Она попала на виселицу за то, что плюнула в лицо члену ордена Железной руки, который искал магов в её деревне.

Но вот то, что она сказала за мгновение до смерти… «Бедная измученная душа», — прочитал тогда Эдвальд по иссохшим губам, и эта жалость оскорбляла его сильнее самых