Битва за Ленинград 1941–1944 гг.: подвиг города-героя в Великой Отечественной войне - Коллектив авторов

Ключевые слова: Великая Отечественная война, 1941 г., Гатчинский дворец, сотрудники музея, эвакуация коллекций, С. Н. Балаева, Ленинград.

Непосильный труд сотрудников российских музеев, осуществивших в начале Великой Отечественной войны эвакуацию музейных коллекций, давно уже награжден эпитетом «музейный фронт» [6]. Сотрудники ленинградских музеев, проявившие мужество, не поддавшиеся паническим настроениям, были буквально на передовой этого «фронта». Одним из доказательств энтузиазма, напора, изобретательности при выполнении своего гражданского долга служат дневники Серафимы Николаевны Балаевой (1889–1960) [1][12].

С. Н. Балаева работала в Гатчине с 1919 по 1956 г., в последние десятилетия занимая должность главного хранителя музея. Многие страницы дневника посвящены эвакуации гатчинских ценностей. Часть дневников написана в долгие блокадные месяцы в Исаакиевском соборе, где были размещены вещи из пригородных дворцов-музеев.

С первого дня войны С. Н. Балаева начинает вести записи со всей тщательностью, понимая, что ее заметки теперь являются своеобразными отчетом о работе музея. Из дневника видно, что уже в ночь с 22 на 23 июня сотрудники упаковывают оружейный Арсенал, а 23 июня особую кладовую. С 23 июня по 4 июля начинается разбор исторических интерьеров дворца (парадные комнаты Павла I, апартаменты Николая I и Александра III, Китайская галерея и др.). 4 июля на вокзал были перевезены ящики первого эшелона, а с 7 по 11 июля были упакованы вещи второго эшелона [1, с. 84–85][13].

Стоит признать, что в июне – августе 1941 г. в Гатчине и других пригородах Ленинграда действовали в основном не по эвакуационным спискам, составленным до войны для дворцов-музеев города Пушкина, Петергофа, Слуцка (название Павловска в 1941 г.), Красногвардейска (название Гатчины в 1941 г.) [10, с. 176–178], а на свое усмотрение и примерно по одному сценарию. Предметы сначала отбирали разрозненно, чтобы иметь среди эвакуированных вещей эталонные образцы, позднее начали эвакуировать музейные раритеты комплексами [7, с. 62–63]. В Гатчинском дворце практическим руководителем работ являлась С. Н. Балаева. Скорее всего, ее голос был решающим в вопросах о том, что в первую очередь отправлять в тыл. Основанием этому служили ее прекрасное гуманитарное образование, полученное в дореволюционные годы на Женских (Бестужевских) курсах, большой музейный опыт, знание собрания музея и трепетное отношение к историческим интерьерам Гатчины, несущим память о пребывании здесь императорской семьи. Ситуации способствовало и то, что в предвоенные годы в музее были сделаны новые инвентарные описи (1938–1939).

Когда мы говорим о разборе экспозиции, упаковке, погрузке ящиков, надо учитывать тот факт, что с начала этих мероприятий мужчины – сотрудники музеев – были призваны в ряды Советской армии[14]. Из Гатчины первыми ушли на фронт заместитель директора по научной работе Георгий Викторович Смирнов (19051988) и научный сотрудник Андрей Валентинович Помарнацкий (1903–1981) [1, с. 84–85][15].

В 20-х числах июля сотрудники, предупрежденные о возможных налетах фашисткой авиации, начинают переоборудовать здание дворца в соответствии с условиями военного времени. С. Н. Балаева подошла к решению насущных задач как специалист. 12 августа она читает статьи в журнале «Mouseion» за 1939 г. об эвакуации и консервации музеев Западной Европы во время войны [1, с. 88][16]. Чтобы уменьшить вероятность пожара, в залах Гатчинского дворца были установлены наполненные водой бочки, мраморные и чугунные ванны, чаны, ведра [1, с. 85–98]. Ринальдиевские паркеты спасали, закрывая их сукном или коврами ворсом вниз, поверх которых насыпали сухой песок слоем 5 см (записи от 1, 4, 7, 14 августа) [1, с. 86–88]. В начале августа увеличивается вероятность налетов вражеской авиации, поэтому штат дворца приступает к работам по заделке окон: их покрывали деревянными щитами; оконные проемы Белого зала, самого большого зала дворца, закладывают кирпичом. Окна других наиболее ценных интерьеров дворца заклеивают тканью. Оклейка окон ведется с 9 по 13 августа. 11 августа на полях есть первая пометка: Тревоги в 5 ч., 7 ч., 12:30, 16:40. 12–13 августа С. Н. Балаева сообщает о продолжительных воздушных тревогах [1, с. 87–88].

Предпринятые меры, однако, не могут гарантировать сохранность дворца. Это становится ясно после воздушной тревоги в ночь на 15 августа, когда от бомбы весом около тонны в 10–12 м от крыльца левого полуциркуля образовалась воронка диаметром 17,5 м и глубиной 8 м. От взрывной волны пострадали алтарь и потолочное окно в дворцовой церкви. С. Н. Балаева сообщает, что взрыв был такой силы, что камни перебросило на парковую сторону [1, с. 88]. С этой даты и до 9 сентября записи становятся подробными. 19 августа под артиллерийским обстрелом был погружен и отправлен пятый эшелон, после чего директор музея Дьяконов в 23:40 вызывает сотрудников на вокзал, объявляет всем, что они уволены, и предлагает уехать в Ленинград. Он с семьей уезжает, но большая часть сотрудников возвращается во дворец: С. Н. Балаева, И. К. Янченко, Э. А. Тихановская, садовник А. М. Арен, несколько галерейных смотрителей, охрана и фотограф М. А. Величко, вскоре ушедший на фронт военным корреспондентом. Впервые в эту ночь были выставлены посты охраны «на подъезде» у часовой башни и возле бомбоубежища [1, с. 88–90].

20 августа С. Н. Балаева безуспешно пытается передать дворец под охрану коменданта города и предпринимает попытки связаться с начальником Управления культурно-просветительными предприятиями Ленсовета (далее УКППЛ) В. И. Исаковым по телефону, но связь уже не работает. С этого дня сообщение с Ленинградом осуществляется через курьеров – сотрудников Управления. С. Н. Балаева в этот момент практически выполняет роль директора музея. В этот же день она дважды совершает обход дворца с представителями воинских частей, выясняя для себя, что делать с оставшимися вещами. Один из представителей военной власти рекомендует научным сотрудникам «сжечь музейные предметы» [1, с. 90].

Кажется, что с этого дня в строках дневника С. Н. Балаевой проглядывает теплота по отношению к товарищам, ставшим близкими. «Настроение тревожное, но не паническое. Великолепно работает Рендов, в самые тревожные минуты на самых ответственных и опасных местах <.>. Очень полезен Величко. Умеет импонировать своим тоном якобы полной осведомленности. Несет большую работу» [1, с. 90], «недюжинные кулинарные способности демонстрирует Карасев (охрана)» [1, с. 94]. Утром 21 августа в дневнике записано: «Ночь <.> прошла исключительно спокойно», вчерашний приезд В. А. Богдановича [сотрудник УКППЛ] «внес большую ясность», «люди перестают чувствовать себя “оставленными”» [1, с. 91]. «Умываемся на озере. Носим воду, топим кухню, греем для всех кипяток, варим рисовую кашу. Патефон [поет]: “Мой милый город спи спокойно!”. Женщины плачут» [1, с. 91]. В этот день становится известно о прекращении работы Варшавской железной дороги и о повреждении железнодорожного сообщения между Тайцами и Мариенбургом (Балтийская железная дорога). Приехавший снова из Ленинграда Богданович (пришел пешком со станции Ижора) дает указание