Развод. С чистого листа - Елена Любимая

та самая, что когда-то дарила мне ласку, сжалась в кулак. Время замедлилось. Кулак резко взмыл в воздух, описав короткую дугу замер над моей головой. Инстинктивно вжалась в стену, зажмурилась, готовясь принять удар.

Но удар не последовал.

Раздался спокойный голос вахтёра:

— Мужчина, на территории больницы запрещено нарушать общественный порядок.

Костик замер с занесённой рукой. Перед ним стоял тот самый улыбчивый охранник, но теперь на его лице не было и намёка на приветливость. Взгляд был стальным, поза — собранной и грозной.

— Пошёл вон! — срывающимся от ярости голосом крикнул Костик, но руку опустил.

Но охранник сделал шаг вперёд, вынуждая мужа отступить.

— Вы немедленно покидаете здание, в противном случае я вызову наряд. Выбор за вами.

Костик метнул на меня взгляд, полный такой немой, бессильной ненависти, что по спине пробежали мурашки. Он что-то бессвязно пробормотал, с силой плюнул на пол и, развернувшись, быстрыми шагами направился к выходу.

Я медленно выдохнула, чувствуя, как подкашиваются колени.

— Спасибо, — прошептала я охраннику.

— Пустяки, Катюша, — он снова стал тем добродушным мужчиной, каким был минуту назад. — Здесь такие «буйные» часто попадаются. Идите к маме, всё будет хорошо.

Я кивнула и, собрав остатки сил, побрела к лестнице. Прежде чем войти в палату, минут десять простояла в коридоре, пока окончательно не пришла в себя. Натянула на лицо улыбку и потянула на себя ручку двери.

Глава 39

Внутри палаты всё было как вчера. Мама полулежала на своей кровати, глядя в окно, на тумбе — белоснежные розы, которые через день приносил Володя, чтобы поднимать настроение жене. Тарахтел холодильник, на стене висел телевизор, создавая иллюзию домашней обстановки.

— Екатерина Игоревна, — я услышала голос лечащего врача, которого из-за открытой двери не сразу заметила. Он что-то писал в маминой карте, сидя за столом. — Очень хорошо, что вы пришли. Мы завтра выписываемся. У вас всё готово? — спросил он, очевидно, имея в виду оплату реабилитационного центра. — С нашей стороны все бумаги, анализы, выписки… — доктор похлопал по увесистой папке, лежавшей рядом с ним.

— Мы тоже готовы, — улыбнулась я хорошим новостям. — Мамочка, доброе утро.

— Недоброе, — нехотя ответила мама, — Ты знаешь, что придумал эскулап?

Тон мне не понравился, как и то, что вместо «доктор» или «врач» мама перешла на другие названия профессии.

— Всего лишь посоветовал вашей маме, — спокойно отреагировал доктор, — подумать о смене места жительства с шумного города на пригород… Вы только представьте, свежий воздух, тишина, отсутствие стресса. Хотя бы на период восстановления. Снять домик, пожить лето. Нет, скорее осень, — прикинув, что раньше конца августа мама не вернётся из санатория. — Вы удивитесь, как благотворно это повлияет на вас.

— Нет! — скрестив руки на груди, безапелляционно заявила мама.

И её возмущение мне было понятно. Она не любитель природы от слова совсем. Даже на дачу она ездила с большой неохотой. Но доктор прав, вдали от суеты восстановление пойдёт куда быстрее.

— Спасибо, мы подумаем. — Поблагодарила я доктора, который кивнул и вышел из палаты, закончив осмотр пациентки.

— Надеюсь, ты сейчас несерьёзно? — хмуро поинтересовалась мама, глядя на меня, — не воспользуешься моей беспомощностью, чтобы отправить в ссылку?

— Мама, — я присела на край кровати, осторожно беря её руку. — Речь не о ссылке. Речь о том, чтобы дать тебе возможность спокойно восстановиться. Вспомни, что тебе сказали: главный враг — стресс. А что у нас в городе? Постоянный шум, пробки, соседи. Ты сама говорила, что от их топота голова болит.

— У меня здесь вся жизнь! — возразила она, но в её голосе уже послышались нотки неуверенности. — Работа, дети мои, ты, Егор, Машенька…

— Ну какая работа? — всплеснула я руками, — ты пока на больничном. Подумай хоть раз о себе, а не о других. А мы всегда будем рядом. Ведь домик можно снять совсем рядом.

Я говорила, а у самой перед глазами почему-то возникал тот самый родной деревенский дом. Но я понимала, что это всё глупые мечты.

— Представь: ты просыпаешься не от грохота машин, а от пения птиц. Выходишь не на загазованный балкон, а на террасу, утопающую в зелени. Дышишь полной грудью. — Рисовала я картину в мамином воображении.

— Выходишь… — вздохнула мама грустно.

И я сжала её руку покрепче.

— Конечно, выходишь, — кивнула, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. — Ты сильная, у тебя получится. Мы поможем.

Мама отвернулась к окну, но я видела, что она задумалась.

— Я не хочу быть обузой, — тихо, почти шепотом, сказала она.

— Ты не обуза! Никогда не смей так говорить! Мы семья.

Я вдруг, как в детстве, положила голову маме на колени, чувствуя, как её рука осторожно коснулась моих волос.

— Мам, ты главное поправляйся, хорошо? — попросила я, будто скажи она «да» и всё тут же изменится в лучшую сторону.

— Ладно, — сдалась мама. — Обещаю подумать о переезде. Но только подумать! Если я скажу нет, мы ту тему больше не поднимаем! Поищи свой проклятый домик. Только чтобы санузел был современный, слышишь? Я на «удобства во дворе» не согласна.

Рассмеялась, чувствуя, как огромный камень спадает с души.

— Будет тебе и санузел, и горячая вода, и всё, что пожелаешь.

Мамины пальцы зарылись в мои волосы, поглаживая, успокаивая меня. Я найду самый лучший дом, вот увидишь, пообещала я мысленно, — ты ещё уезжать не захочешь.

— Как у тебя дела с Костей? — мама резко сменила тему.

Вздрогнула, услышав имя мужа, перед глазами вдруг возникла сцена в холле больницы. Яростный взгляд, занесённый кулак. Кто знает, если бы не вовремя подоспевший на помощь охранник, последовал бы удар? Очень надеюсь, что после развода Костик навсегда исчезнет из моей жизни.

— Завтра у нас развод, — ответила я, не вдаваясь в подробности.

— А как тот, другой твой мужчина, кажется, Юра?

О нём я могла говорить часами, испытывая большое удовольствие. И маме нравилось слушать. Она понимала, что дочь счастлива, и это её успокаивало.

В обед меня сменил Володя, принеся новый букет, под мамино ворчание «Ещё старые не завяли», — он сменил цветы в вазе. И сел рядом с любимой женой.

Мне можно было уходить, но внутри поднималась волна страха, что