Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Эдгар Пайпс

Первый год своего существования (1919–1920) Коминтерн все свои силы обращал на борьбу с социал-демократией. Ленин считал, что поход против «буржуазного» строя требует дисциплинированных кадров из рабочих и вожаков, объединенных организацией, подобной российской партии большевиков. Таких кадров в Европе насчитывалось немного, поскольку социалистические и тред-юнионистские организации изобиловали «ренегатами» и «социал-шовинистами», сотрудничавшими с «буржуазией»: отсюда вытекала необходимость расколоть социал-демократическое движение и оттянуть от него собственно революционный элемент. Особенно это касалось Германии, страны, занимавшей в ленинской стратегии центральное место, поскольку там существовал самый развитой рабочий класс и самое организованное социалистическое движение в мире. Как мы увидим, большевистское руководство готово было пойти на сотрудничество с наиболее реакционными, крайне националистическими элементами в Германии, чтобы подорвать социал-демократическую партию в этой стране. Говорили, что Карла Каутского, этого Нестора немецкой социал-демократии, Ленин ненавидел даже больше, чем Уинстона Черчилля{590}.

Создать новый интернационал Ленин решил еще в июле 1914-го, когда Второй (Социалистический) Интернационал нарушил свое обещание выступать против войны. Некоторые черты того, что впоследствии стало Коминтерном, можно усмотреть еще в «левой оппозиции» на Циммервальдской и Кинтальской конференциях (1915–1916), где Ленин и его приспешники сделали не вполне удачную попытку перетянуть выступавших против войны социалистов от пацифизма к программе гражданской войны{591}.

Несмотря на то что вопрос о формировании нового Интернационала в большевистской России был делом решенным, в течение первых полутора лет после прихода к власти у Ленина оказалось много отвлекших его внимание неотложных дел. В течение этого периода предпринимавшимися время от времени попытками наладить подрывную деятельность за рубежом руководил Комиссариат иностранных дел, в котором для этих целей были созданы под управлением Радека специальные иностранные филиалы. Кадры для работы в них подбирались весьма случайным образом. Как вспоминала работавшая секретарем Коминтерна в 1919 г. Анжелика Балабанова, «практически все они попали в Россию в качестве военнопленных. Большинство их вступило в партию недавно, благодаря связанным с членством льготам и привилегиям. Практически никто из них не поддерживал до того контактов с революционным или рабочим движением у себя в стране, не имел ни малейшего представления о социалистических принципах»{592}.

В конце Первой мировой войны эти агенты, снабженные крупными суммами денег, засылались под прикрытием дипломатической неприкосновенности в дружественные Германию и Австрию, а также в нейтральные Швецию, Швейцарию и Нидерланды для установления контактов и ведения пропаганды. Джон Рид сообщал, что в сентябре 1918 г. Комиссариат иностранных дел содержал 68 агентов в Австро-Венгрии и «значительно больше» — в Германии; неопределенное количество их было также во Франции, Швейцарии, Италии{593}. Для тех же целей Комиссариат использовал персонал Красного Креста и репатриационных миссий, направленных в Центральную Европу после подписания Брест-Литовского договора для переговоров о возвращении русских военнопленных.

В марте 1919 г. ответственность за подрывную деятельность за рубежом переложили на Коммунистический Интернационал. Непосредственным стимулом к созданию новой организации послужило решение Второго (Социалистического) Интернационала провести в Берне первую послевоенную конференцию. Дабы перехватить инициативу, Ленин в спешке созвал Учредительный конгресс собственного Интернационала, состоявшийся в Кремле 2 марта. Вследствие того, что транспортные и коммуникационные трудности воспрепятствовали установлению прямой связи с потенциальными сторонниками этого начинания за рубежом, конгресс превратился в фарс: большинство делегатов оказались либо членами русской Компартии, либо проживавшими в России и не представлявшими никаких зарубежных организаций иностранцами. Из 52 делегатов от 35 компартий только пятеро прибыли из-за рубежа, и всего один (немец Гуго Эберляйн-Альбрехт) имел официальный мандат своей организации[93]. Аптекарю Борису Рейнштейну, российскому уроженцу, возвратившемуся на родину из США, чтобы оказать помощь революции, и выступавшему в качестве «представителя американского пролетариата», засчитали пять мандатов, хотя он представлял исключительно себя самого. Все это напоминало знаменитый исторический эпизод, когда во время Французской революции группу проживавших во Франции чужеземцев нарядили в национальные костюмы различных народов и привели на заседание Национального Собрания в качестве «представителей Вселенной»[94].

Надежды, которые питали основатели Коминтерна, были безграничны: состоявшийся в декабре 1919 г. Всероссийский Съезд Советов заявил, что его создание — «величайшее событие в мировой истории»{594}. Зиновьев, назначенный Лениным председателем Коминтерна, писал летом 1919 г.:

«Движение набирает такую головокружительную скорость, что можно с уверенностью сказать: через год мы уже забудем, как Европе пришлось когда-то вести войну за коммунизм, потому что через год Европа станет коммунистической. Борьба же за коммунизм будет перенесена в Америку, может быть, также и в Азию и другие части света»{595}.

Тремя месяцами позже, во время празднования второй годовщины октябрьского переворота, Зиновьев выразил пожелание, чтобы ко времени третьей годовщины «Коммунистический Интернационал одержал победу во всем мире»{596}.

По мнению Зиновьева, в первый год своего существования Коминтерн являлся не более чем «обществом пропагандистов»{597}. Тем не менее к заявлению этому не следует относиться с излишней доверчивостью, поскольку большая часть деятельности организации была скрыта от глаз. Например, случайно стало известно, что глава советской миссии Красного Креста в Вене передал местным коммунистам 200 000 крон на основание печатного органа их партии, «Weckruf»{598}. Поскольку большевики относились к газете как к ядру политической организации, подобное действие выглядит чем-то большим, нежели пропаганда.

Ленин занялся делами Коминтерна всерьез только летом 1920 г., когда гражданскую войну можно было считать законченной. Концепция была проста: превратить Коммунистический Интернационал в филиал РКП(б), с такой же структурой и также подчиненный директивам ЦК. Добиваясь исполнения этой цели, Ленин не терпел никакого противодействия: сопротивление осуществлению принципа «демократического централизма» служило основанием для изгнания из рядов партии. Сам принцип, этот оксюморон, получил в устах Зиновьева такое определение: «безусловная и необходимая обязательность всех решений высших органов для низших»{599}. Возражения, вызванные им у западных коммунистов, Ленин отмел как меньшевистскую болтовню.

По требованию Зиновьева, желавшего утихомирить находившихся в его распоряжении работников, 19 июля открылся Второй конгресс Коминтерна, на этот раз не в Москве, а в Петрограде. Место проведения съезда до последнего момента держалось в глубокой тайне, чтобы не навлечь на Ленина покушения. Сам он выехал из Москвы в Петроград ночью простым поездом[95]. Через четыре дня заседания конгресса переместили в Москву, где они продолжались до 7 августа. На этот раз иностранцев собралось больше. Присутствовали 217 делегатов из 36 стран, из них 169 с правом голоса. Русские составляли примерно треть; следующими по величине были делегации из Германии, Италии и Франции. Небрежность, отличавшая подбор «национальных» кадров на конгресс, можно проиллюстрировать