Государь Федор Иванович - Дмитрий Михайлович Володихин

Москве» явилось добрым почином, едва не сорвавшимся и едва не забытым. К концу века собственных школ завести не удавалось — во всяком случае, источники того времени не сообщают о них ни единого слова; собственная академия будет оставаться в сфере мечтаний на протяжении еще целого столетия; лишь издательскую работу удалось возобновить. Вся она до великой Смуты связана была с тиражированием церковных текстов, главным образом литургических. Конечно, Часовники, Псалтыри и Апостолы можно было использовать при научении простой грамотности, не более того. А все же и то элементарное духовное просвещение, которое совершалось посредством печатных книг, было изрядным шагом вперед по сравнению с первой половиной века. Оно давалось трудно, оно не утвердилось бы, не поддержи его монаршая воля. Оно было частью великого плана, исполнявшегося до крайности медленно, но все-таки не стоявшего на мертвой точке. План этот, завещанный Русской церкви святителем Макарием, заключался в преображении ее из организации богатой, влиятельной и свободной ото всякого подчинения иноверцам, но хаотически организованной и малокнижной в собрание людей, ценящих виноград премудрости книжной и вполне искушенных в тонких вопросах богословия. Мощь колоссального тела нашей Церкви должна была напитать дух и разум ее. Русские монастыри и архиерейские дома следовало превратить в центры духовного просвещения, которые сравнялись бы с греческими и в конечном итоге возвысились бы над ними.

Киноварный инициал и небольшая миниатюра на полях (визуальный комментарий). Псалтырь. 1594

Таким образом, воздвижение русского патриаршества было не только знаком материальной мощи, свободы и долгой исторической судьбы Православной церкви на Руси. Оно также играло роль обещания: перед русским духовенством открывается новая дверь, и под ноги ему ложится новый путь. Пойти по нему — значит обрести силу знания, силу богословской учености. Государь Федор Иванович, сколько мог, способствовал тому, чтобы движение по этой дороге продолжилось.

И когда его прервет чудовищная судорога Смуты, отнюдь не последний царь из семейства Даниловичей будет виновен в этом.

Глава 7. Дитя войны

В царствование государя Федора Ивановича совершилось три великих деяния, прямо связанных с волей и поступками монарха. Первое из них — учреждение патриаршества в Москве, второе — разгром шведов на северо-западных рубежах страны, а третье — основание московского Данилова монастыря. И если первое и последнее так легко и естественно ложатся в судьбу царя, мечтавшего быть иноком, то второе, если не всматриваться, совершенно выпадает из нее.

Государь лично участвовал в походе, победоносно завершил его и вернулся в Москву триумфатором, хотя в характере его не видно ни малейшей тяги к войне, армии, воинскому делу. Ему бы носить прозвище «Тишайший», доставшееся отнюдь не мирному царю Алексею Михайловичу…

Ни до, ни после похода против шведов Федор Иванович не руководил какими-либо военными кампаниями, осадами крепостей и действиями войск в полевых сражениях. Иван IV был далек от мысли передать младшему сыну командование армией. С начала же царствования самого Федора Ивановича его воеводы отлично справлялись с черемисским бунтом и обороной южных рубежей от крымских набегов. Кажется, ничто не требовало личного участия государя в русско-шведской войне. Надо полагать, опытные полководцы могли бы решить боевые задачи без него, как это было на юге и востоке державы. Не имея тактического опыта, смиренный, добродушный и миролюбивый монарх мог только помешать их работе.

Зачем же понадобилось ему отправляться на войну? Кто или, может быть, что подвигло Федора Ивановича заняться делом, столь для него несвойственным? Есть в этом настоящая большая загадка…

Для того чтобы разгадать ее, следует обратиться к дипломатической и военной ситуации, сложившейся к концу 1580-х годов на русско-шведских границах.

Прежде всего, российское правительство не сомневалось в необходимости вновь затеять войну на этом направлении. К тому вынуждала стратегическая необходимость. Русское царство слишком многое потеряло при Иване IV, во время последнего «раунда» Ливонской войны. Если в 1550-х годах шведов отбили шутя, не прилагая значительных усилий, то в 1570-х и 1580-х годах они оказались противником гораздо более грозным. Во-первых, сама Россия, истощенная длительными военными усилиями в Ливонии, утратила прежнюю мощь. Во-вторых, в союзе со Шведской короной выступала Речь Посполитая и, к сожалению, сами жители немецких городов Прибалтики, страшно недовольные политикой русских властей на завоеванных территориях. На землях, когда-то принадлежавших Ливонскому ордену, русских боялись и ненавидели. Выбирая для себя нового сюзерена, тамошнее население в последнюю очередь видело таковым московского государя. И предпочтение, оказанное им шведским войскам и шведской администрации — также не столь уж популярным, но все же более приемлемым, — стоило русскому правительству очень дорого. Иван IV принужден был отдать шведскому королю, помимо значительных завоеваний в Ливонии, еще и целый ряд собственных городов. Среди них оказались Ям, Копорье, Ивангород, Корела. Но особенно жалели о Нарве: до 1558 года она не входила в число владений русского государя, однако после сдачи нашим войскам оказалась поистине драгоценным приобретением. Нарва сыграла роль стратегически важного для России портового центра. Ее утрата больно ударила по русской торговле. Русское правительство не раз предлагало шведам подписать мирный договор, по условиям которого «городки», издревле «тянувшие» к Новгородчине, передавались бы Московскому государству за солидный выкуп. Шведы раз за разом отвергали подобные предложения.

Итак, все русские городки, безусловно, требовалось отвоевывать: там жило русское православное население, шли богослужения в храмах, канонически подчиненных митрополиту Московскому, и отдать все это навсегда протестантам, «прескверным люторам», как называли их в Москве, было делом позорным да просто непредставимым. Все равно что бросить раненого товарища на поле боя. Таким образом, тут причины у войны были не только и даже не столько политическими, сколько вероисповедными. Нарва же выглядела как желанный приз для русского меча и как весьма ценный инструмент для экономических предприятий русской казны.

Сами шведы рассматривали новый раунд «натиска на восток» как нечто естественное. Иными словами, его начало являлось для Шведской короны делом времени. Россия показала при Иване IV слабость. Следовательно, ее северо-западные области также выглядели… как желанный приз. Русско-шведский рубеж, говоря языком современной политики, стал ареной провокаций и взаимных обид. Он жил в преддверии нового большого военного противоборства. Не успели отгреметь битвы ливонской войны, как российское правительство распорядилось срочно укреплять приграничные населенные пункты.

Но одно дело — ведение войны со Шведской короной, и совсем другое — личное участие государя московского в боевых действиях. Можно, конечно, предположить, что Федора Ивановича склонил к этому Борис Годунов. Рассчитывая поднять боевой дух армии, он желал видеть самого царя в ее рядах. Ратники, очевидно, захотят заслужить