Мы дрались с «тиграми» - Артем Владимирович Драбкин

патриот, и слово «Родина» для меня не пустой звук. Мне подобный выбор не подходил. А еще через две недели по телефону приказ – сдать командование батареей и прибыть в штаб дивизии. Тут я был уже точно уверен, что маршрут один – в Сибирь, в лагеря. Старшина батареи собрал для меня продукты в вещмешок. Простился с боевыми товарищами, все свои «трофеи» друзьям раздал и пошел пешком в штаб. Нас там собрали, пятерых артиллерийских командиров, и предложили служить в истребительно-противотанковых частях РГК. Отказов не было. А что дальше с моим «уголовным» делом стало, я не знаю. При демобилизации в моем личном деле не было никаких трибунальских документов. А попасть в штафбат я не боялся, я и так всю свою войну провел в частях под названием «Ствол длинный – жизнь короткая». Какая разница, где погибать?! Давайте вернемся к вашему вопросу.

Я попал в отдельный 1660-й ИПТАП, под командованием прекрасного человека и смелого офицера подполковника Ивана Васильевича Черняка.

Полк состоял из пяти батарей. В ИПТАПах не было разделения на дивизионы, но встречались истребительно-противотанковые полки шестибатарейного состава, причем среди них могла быть одна батарея «сорокапяток», одна – гаубичная и одна, оснащенная пушками ЗИС-2. Наш полк был вооружен только пушками ЗИС-3, прозванные в армии длинным словом – «семидесятишестимиллиметровки».

В батарее было четыре пушки, перевозимые на «студебеккерах». Два огневых взвода, по две пушки каждый. В расчетах по семь человек. Взвод управления состоял из отделения разведки (командир и 6 разведчиков), отделения связи (командир, два радиста и пять связистов-телефонистов), отделение материально-технического обеспечения и боепитания (старшина, водители и свой арт. мастер), а взвода боепитания у нас не было. Всего числилось на батарее примерно 60 человек личного состава. На батарею полагалось шесть машин. Все артиллеристы были вооружены карабинами, только разведчики были с автоматами ППШ. На батарею полагалось два ручных пулемета для защиты орудий от немецкой пехоты, но у меня всю войну был еще пулемет «максим» с большим запасом лент, который не раз нас выручал в трудные минуты. А отличий от обычных артполков было немало. Например, мы ходили с пришитой на рукаве эмблемой истребителей танков – две скрещенные пушки на черном фоне. В 1186-м ИПТАПе эту эмблему офицеры носили на каракулевых кубанках. Та же эмблема по трафарету рисовалась на кабинах машин. А вот своей полевой кухни на батарее не было, хотя питание «иптаповцы» получали по усиленной норме. В некоторых батареях таскали с собой противотанковое ружье, но это больше для успокоения, как «последний шанс». У меня было в «заначке» два ящика противотанковых гранат, чтобы, если «умирать, так с музыкой». Стрелковых рот в полках РГК не было, они находились только в составе бригад.

Все солдаты и офицеры получали двойной денежный оклад, и нам засчитывалась выслуга лет – полтора года – за год в ИПТАПе. За подбитую немецкую технику нам полагались денежные выплаты, но мы все деньги переводили в Фонд обороны.

В отличие от обычных артиллерийских батарей у нас имелось две рации, ведь очень часто полк для прикрытия танкоопасных направлений действовал отдельными батареями на разных участках, и связь со штабом поддерживалась только по рации. Боевая подготовка была построена так, что в каждом расчете было минимум три подготовленных человека, способных заменить наводчика орудия в случае необходимости, ведь потери у нас были чувствительные…

Еще одна существенная деталь. Командир батареи истребителей танков мог по своему усмотрению израсходовать снаряды из НЗ (12 снарядов на ствол), не испрашивая разрешения командира полка. Наш боекомплект был как минимум двойной —140 снарядов на орудие, в «простых» артчастях он был всегда гораздо меньше. Было всего по тридцать-сорок осколочных снарядов, два ящика картечи, а в основном были бронебойные и подкалиберные. Можно вспомнить еще немало отличительных черт, свойственных только ИПТАПам…

– Чем запомнились первые бои вашего полка?

– В мае 1943 года полк принял первый бой, но нас использовали для огневой поддержки пехоты. Во время Курской битвы полк стоял во второй линии обороны, возле Прохоровки, и немцы не дошли до наших позиций всего три километра. А мы уже приготовились геройски погибнуть. В конце июля полк участвовал в тяжелом бою с немецкими танками, моя батарея подбила три танка, но во время немецкой бомбежки нас пикировщики просто смешали с землей, и мы остались без орудий. Да и солдат в живых было всего ничего.

Но самое страшное воспоминание сорок третьего года – это переправа через Днепр. Переправлялись ночью, по-батарейно, вместе с пехотой. Немцы заметили начало форсирования, и их осветительные ракеты превратили ночь в день. Вода в реке кипела в буквальном смысле от падавших в нее снарядов и мин. С правого, высокого берега был открыт такой ураганный огонь, что никому не посчастливилось в ту ночь переправиться через Днепр. Только десятки разбитых лодок и плотов с убитыми гребцами… Сколько там людей погибло и потонуло! Течение Днепра равнодушно сносило вниз все – живых, мертвых, обломки плотов, бочки, бревна. Нечеловеческий вой тонущих солдат стоял над рекой… Я, хоть и готовился стать моряком, но плавал очень плохо, поэтому перед переправой знал точно, что сегодня последний день в моей жизни. Войти в этот ад и надеяться выжить было глупой иллюзией. Мы срубили и связали плоты заранее, но, когда скатывали орудия по настилам на плоты, немцы дали залп из шестиствольных минометов по кромке берега и разнесли и наши плоты, и орудийные расчеты в щепки. Прямые попадания… Мы, человек пятнадцать уцелевших, вместе с пехотой откатили два исправных орудия назад от берега. По рации связался с комполка, доложил обстановку и получил приказ «отставить переправу». А на берегу немецкий огонь уничтожал все живое, весь берег был завален трупами наших солдат. Страшно даже сейчас вспоминать об этом… 19 октября нас перебросили на плацдарм севернее Киева. Меня как раз «схватили» приступы малярии, день командую батареей, а на другой – валяюсь в блиндаже, загибаюсь от лихорадки. Замениться я отказался. Потом потихонечку оклемался. 3 ноября пошли в наступление на Киев. Нервное напряжение от сознания предстоящих боев и хлопоты перед наступлением оказались лучшими лекарствами против приступов малярии – их как рукой сняло. 5 ноября батарея вступила в Святошино. А дальше наш путь лежал на Житомир.

Мы дошли до Коростышева. На батарее кончились снаряды, кроме НЗ, и по рации я получил приказ остановиться возле какой-то деревни, в пяти километрах от города, и ждать подвоза снарядов. Остальные батареи полка ушли вперед. Вдруг видим, по проселку идет немецкая машина с пехотой