Альманах «Российский колокол» №3 2020 - Альманах Российский колокол

Дом у дороги. Она любит мои книги. Она ненавидит меня. За них же. Они опаляют ее жизнь. А я за углом ухмыляюсь. Они выжигают нутро. А я сильней раздуваю пламя. Тянет. Не издает. Кормит надеждой. За мое скотство. Хотя должна была выгнать взашей. За роль палача, права носить которую мне никто не давал. И Брат читает. Чтит. Каждую строку. Плачет. Я тоже плачу. Я тоже чую. Портит страницы. Соленые мрачные буквы. Идет. Настигает. Зачем, Брат?..

Дом у дороги. Книги лежат на полках. Ждут, пока их возьмут в руки. А Брат занят. У Брата дело. Брат убивает. Каждый шаг – труп. А враг жив. Овраг. День за два. Корабль на мель. И по следу. По суше. По каменному дну земли. По врага. По жертву. Собирает урожай. Жнет. Кто сеял? Кто боронил? Кто кем был? Всем был. Со всеми был. Из всех выбыл. Пошел на убыль. Убыл. Луноликий. Грязноокий. Ярко-алый. Брат… Брат… Обними меня, Брат. Жертвы приходят на исповедь. Видят лезвие. Пролезли. Но не вылезли. Вышел месяц из тумана. Кого ты убиваешь? Скажи, Брат.

Дом у дороги. Пока горит свет, я буду писать. Реставрация себя прошлого. Возвращение в точку отсчета. Ничего нового. Новости изнутри приходят с еще большим опозданием. Это уже не ретро и не консерватизм. Это что-то похуже. Непроходимые леса. Маленькие ужасы большого прошлого. Или наоборот? Все мои путешествия были странными и страшными. Странен был путь, который я избирал. Это становится интересным. Моя жизнь становится мне нужна. Что дальше, Брат? Ее ножом. Эфи ножом. И меня тоже, Брат?

Дом у дороги. Слишком высокая скорость. Я не успеваю почувствовать и ощутить глубину творимого мною и ради меня. Я говорю, что не время. А когда время, Брат?

Эдгар. Бруно

Доброе утро. День. Вечер. Ночь. Прошу простить меня за сарказм, но тебе всегда было все равно на то, какое сейчас время суток. Почему я так считаю? Я залюбовался на твои сны. Я был покорен твоей явью. Мне до сих пор сложно уложить в голове твою нечеловеческую способность превращать свою прекрасную жизнь в персональный ад. И требовать плату за вход с каждого, кто осмелился пожелать тебе приятного аппетита.

Я люблю углубляться и изучать подробности. Я озабочен поиском ответа на вопрос о том, почему человек сознательно обрекает себя на рамки, когда он волен делать все что пожелает. В некоторых, особо редких, случаях – быть Богом. Но это, видимо, не про тебя.

Как легко рассуждать о своей и чужой жизни в сослагательном наклонении. Как быстро привыкаешь ко вкусу дешевой еды и несбывающимся мечтам. Как яро, срываясь на хрип, учишься отстаивать маленькие мелочи. Переносить эти бациллы с места на место. Заражать других, ни в чем не повинных людей болезнью, именуемой бытовым параличом. И при всем этом, Бруно, не испытывать угрызений своей крошечной совести. Как все-таки низко можно пасть, когда перестаешь ощущать в своей жизни необходимость мессианства, а ложишься с ногами на продавленный диван и непрестанно думаешь о высоком, примеряя возможность его реализации к количеству тварей, гипотетически могущих помешать тебе торжественно поднять знамя на покоренной вершине. Я открою тебе правду. Тот, кто идет вверх, всегда остается один. По земле стелется только трава. И ты стелешься. Злой. Полумертвый. Не живой.

Избито. Размыто. Неточно. Мне сложно поверить и представить то, что весь мир воюет против одного не известного никому человека. Уже одно это могло бы сделать честь и оправдать жестокость дальнейших шагов. Но я, как ни всматриваюсь, не нахожу ни одного упоминания о тебе в разрезе истории и времени. С тобой я тоже сразу перешел на «ты». Так и оставим.

Пришло время подбить итоги. Одинаковые дни. Будильники и часовые пояса. Трудовые книжки и визы. Отпечатки пальцев и фотографии. Жизни читателей одного романа. Повести. Эссе. Не вычитано корректором. Не набрано в типографии. Закопано на заднем дворе под дикой вишней. Развеяно пеплом над океаном. Забыто раз и навсегда. И, зная все это, я до сих пор оставляю тебя в живых. Это большая неожиданность даже для меня самого. Представляю твое неподдельное удивление. Убийца со странными манерами. Может быть, будет без крови? Не будет. Ты первый, чье имя я знаю и узнаю. Трус. Как сильно я тебя за это ненавижу.

Такой большой. Нехороший. Страшный. Сижу на поле васильков. Смотрю на птиц. А завтра буду убивать, убивать, убивать. Кого-то другого. Не тебя. Постоишь в очереди. Подождешь. Но это уже ничего не значит. Если я могу сказать тебе в лицо, что ты трус, значит, и твоя личная смерть где-то не за горами. Я не святой. И тоже могу ошибаться в последовательности выбора жертв. Только от этой моей ошибки будет еще хуже. Ты ведь не знаешь, когда я снова приду. Ты вообще ничего не знаешь.

Я мог бы уйти сейчас и дать тебе жить без меня. Я мог бы уйти, потому что и сам устаю. Но если я сдамся, то, скорее всего, закончу свои дни еще хуже, чем ты. Потому что я буду знать, что мог стать Богом, но почему-то не решился этого сделать. Поэтому с тобой я собираюсь быть особенно безжалостным. Я знаю, что люди не меняются. Никогда. И ты меня в этом не разубедишь. Пора переступить грань вежливости и терпимости. Это изматывает и продлевает жизнь. Тебе. А заниматься добрыми делами я не намерен.

Такая манера речи. Такой способ жить. Каждому свое. Отличное от других. В этом вся соль жизни. Мне просто нужна твоя Душа. Все остальное, Бруно, ты можешь оставить при себе.

Я ничего у тебя пока не забираю.

Но я скоро вернусь. Жди.

Эфи

Господи. Научи. научи меня жить. Научи меня хоть чему-нибудь. Потому что я не знаю, куда и зачем я иду. Руки по локоть в крови. На ладонях много смертей. Сколько еще я должна убивать? И зачем? Ты вложил в мои руки право. Право самой выбирать. И я выбираю. Или думаю, что выбираю. Комод на ключ. Ключ в карман. Погибли. Пали смертью храбрых. Завалила камнями. Увила плющом. Чтобы никто и никогда. Не поднимутся и не встанут. Задохнутся в темных ящиках. Эдгар взял бы в пример. А уж не взял