Пламя Авроры - Эми Кауфман

того, что я рассказываю её всё это. Но она достаточно мне доверяет, чтобы не забрасывать вопросами и просто позволить моим словам свободно литься, после она лишь крепче меня обнимает.

— Мне жаль, — шепчет она. — Это печально.

Я киваю, глядя на отражение Складки снаружи.

— Мои мать и отец были молоды, когда повстречались. Она была послушницей в Храме Пустоты. Он — Палладином Кабалы Воинов. Когда они впервые ощутили Притяжение, их друзья и семьи пытались отговорить их от отношений.

— Почему? — спрашивает Аврора.

— Из Порождений Войны и Странников редко выходят хорошие пары. Те, кто ищет ответы и те, кто на большинство вопросов отвечают конфликтами, редко ладят. — я пожимаю плечами и вздыхаю. — Но опять же, у моих родителей все получилось. В самом начале они очень сильно любили друг друга. Настолько, что это причиняло боль им обоим.

Ей удается улыбнуться.

— Звучит романтично. Двое людей хотят быть вместе, несмотря ни на что.

Я киваю.

— Романтично? Возможно. Опрометчивый поступок? Несомненно. Я думаю, что моя мать полагала, будто сможет перенаправить любовь отца к конфликтам в любовь к семье. Но Сильдра воевала с Террой уже многие годы. И по мере того, как пропасть между нашими народами ширилась, он сам потерялся в ней. К тому времени, как Саэди появилась на свет, в их отношениях уже появились первые трещины. И они становились лишь глубже, когда родился и я.

Я снова вздыхаю, понимая какое это благословение иметь возможность сказать так. Просто иметь кого-то с кем можно поделиться.

— Мой отец был жестоким человеком. Он правил твёрдой рукой и не терпел неподчинения. Он приказал, чтобы нас с сестрой приняли в Кабалу Порождений Войны, и лично наблюдал за нашим обучением. Когда он обучал нас Аэн Суун, он не сдерживался. Часто бывали ночи, когда мы с Саэди возвращались обратно в свои спальни в крови и синяках от его руки. Но он лишь говорил, что сделает нас сильнее. Он говорил, что милосердие — удел трусов. Поначалу мы с Саэди были близки. Когда мы были моложе, она была для меня звездой в небе. Но когда мы стали старше, отец стал отдавать большее предпочтение мне, нежели ей, и тогда она стала ревновать. Понимаешь, Саэди любила нашего отца. Любила с такой яростью, что затмевала мою собственную. Несмотря на то, что я был воспитан в семье Порождений Войны, по правде сказать, я всегда ощущал большее родство с матерью. Она научила меня ценить жизнь, Аврора. Радость понимания, справедливость беспристрастности. Я нежно любил ее, даже когда отец настаивал на том, чтобы я примирился с борьбой внутри себя, чтобы лучше драться. Мама приходила ко мне по ночам, как только отец засыпал. Синяки, которые он оставлял на её коже, были того же оттенка что и мои собственные.

— В насилии нет любви, Кэли, говорила она мне, прижимая холодные компрессы к моим ранам. В насилии нет любви.

— Это ужасно, — шепчет Аврора. — Мне так жаль, Кэл.

Я качаю головой, ощущая знакомую старую боль.

— Боевые линии, нарисованные нашими родителями, стали нашими с Саэди. Саэди искала похвалы моего отца, и её мало заботила мудрость нашей матери. — я касаюсь знака трех лезвий у себя на лбу. — В то время мы жили на отцовском корабле. Думаю, он хотел чтобы мы стали близки. Чтобы лучше контролировать мою мать, он лепил из меня и Саэди то, что ему хотелось. Я стал старше. Выше. Сильнее. Когда Саэди уже не могла превзойти меня в практике, он пыталась наказать меня другими способами. Но мои восьмые именины, мама подарила мне сииф — струнный инструмент, который мало чем отличается от ваших земных скрипок. Это был подарок её матери. И однажды, когда мне было двенадцать, после того, как я в очередной раз превзошел Саэди на тренировке, Саэди вошла в мою комнату и в отместку разбила его.

— Несмотря на то, что я принимал учение матери близко к сердцу, я по-прежнему оставался сыном своего отца. И то был первый раз, когда я ощутил Внутреннего Врага и то, как он одерживает верх. Я ощутил ярость на кончике языка, Аврора. И мне понравилось. Поэтому я выследил сестру. Нашел её на спарринговом корте с друзьями. Показал ей обломки сиифа, на что она лишь рассмеялась. И поэтому я ударил ее.

От стыда, я опускаю голову. На языке вкус горечи, пепла. Аврора смотрит на мое отражение в окне и в её глазах немой вопрос. Она видит мою вину, но вместо осуждения в ней лишь сострадание. Она нежно и тихо, словно шепот, сжимает мою ладонь.

— Тогда ты был всего лишь мальчиком, Кэл, — говорит она. — Ты уже не тот человек, которым был тогда. Я знаю тебя. Сейчас ты бы не сделал ничего подобного.

— Это меня не оправдывает, — говорю я. — Прошло уже семь лет, и презрение, которое я испытываю к себе ни на каплю не уменьшилось. Она была моей сестрой, Аврора. И я бы не ударил ее без причины, кроме как причинить боль. Когда она упала, я снова ее ударил. И снова. В тот момент, я ощутил, как за моей спиной возник отец. Услышал слова, которые он произнес мне на ухо. Проклятая слабость. Жалость. Раскаяние. «Милосердие — удел трусов».

Я смотрю на Складку, на космический балет в иллюминаторе.

— Я ожидал наказания. Вместо этого, отец похвалил меня. Он сказал, что когда услышал, что я сделал, он еще никогда так не был горд тем, что именно я его сын.

— Кэл, — тихо произносит Аври. — Твой отец поступил…

— Чудовищно, — отвечаю я. — Он и был чудовищем, Аврора. И моя мать видела, каких монстров он вылепил из нас с Саэди, и только тогда решилась бросить его. Разорвать путы жизни и бежать на Сильдру. Отец пригрозил, что убьет её, если она его бросит. Но бросив его, она бросила всё. Дом. Тех немногих друзей, что он позволил её завести. Всё. Саэди не захотела уезжать, чтобы не расставаться с отцом. Так что, в конце концов, мать пожертвовала своей жизнью ради меня одного. Это было самое сложное, что ей когда-либо приходилось делать. Но она всё равно так поступила.

— «Май ту сари амн, ту хае`си, ту ки`рна дэ», сказала она мне потом.

Аврора мотает головой.

— Что это значит?

— Нет ничего более болезненного или же простого, когда приходится поступать правильно.

Она разглядывает звезды снаружи, поджав тонкие губы.

— Ты говорил мне, что твой отец..

— Умер, — отвечаю я, и сердце до того сжимается,