Гюстав Курбе - Герстл Мак

году, Борде даже уговорил его участвовать в выставке картин, устроенной в Дижоне в пользу женщин Ле-Крёзо, где забастовка на военных заводах поставила в бедственное положение семьи тех, кто остался без работы.

Весной в Париже Курбе написал портрет Кастаньяри. Тогда же он приобрел всего за три с половиной тысячи франков коллекцию произведений так называемых старых мастеров. Купил он ее у г-жи де Планоль, которой собрание досталось по наследству от ее дяди г-на де Наглис — дипломата времен Карла X. Коллекция состояла примерно из пятисот картин, гипсовых бюстов, предметов искусства, включая картины, «атрибуированные» как Рубенс, Гольбейн, Тициан, Веронезе, Веласкес, и работы других первоклассных художников. Любое из этих полотен, будь оно подлинным, стоило бы куда больше всей коллекции. На самом деле все эти вещи были ничего не стоящими копиями. Трудно предположить, что Курбе, немало, в общем, знавший о живописи, был настолько наивен, чтобы поверить в их подлинность; но если он понимал или даже подозревал, что его приобретения далеко не шедевры, то не хотел признаваться в этом. «Я заключил замечательную сделку, — сообщал он семье в мае. — Нанял квартиру [на улице Вье-Коломбье, 24] за сто тридцать франков [в год], чтобы оставить [этот музей] там, где он находится. Эти вещи стоят, может быть, триста тысяч франков. Я не смею ни думать о них, ни глядеть на них. Расплатился я сразу же, чтобы не передумали… Среди них, между прочим, есть десяток Рубенсов, которые стоят безумных денег»[348].

В это время Курбе и Кастаньяри часто появлялись в кафе «Мадрид» на бульваре Монмартр, посещаемом писателями, художниками и радикальными политиками, многие из которых приобрели известность во времена Коммуны и Третьей республики. Среди завсегдатаев были Леон Гамбетта, журналисты Огюст Верморель и Жюль Валлес, фотограф Этьен Каржа, будущие коммунары Паскаль Груссе и Рауль Риго. Курбе разделял их революционные взгляды и через год вышел на политическую арену именно благодаря этим друзьям и знакомым.

Морис Ришар, министр изящных искусств в либеральном кабинете Оливье, неоднократно пытался продемонстрировать уважение нового правительства к Курбе. Он приглашал художника на обеды и приемы, но Курбе, хотя и относился лично к Ришару хорошо, неизменно отвечал отказом. Как бы благожелательно ни вела себя имперская бюрократия, для него она по-прежнему оставалась бюрократией, и милостей от нее он не желал. В июне Ришар неофициально осведомился у доктора Ординера, старого друга Курбе, согласится ли художник принять орден Почетного легиона. Курбе ушел от разговора, улизнув в Иль-Адан, километрах в сорока к северу от Парижа, где жил художник-пейзажист Жюль Дюпре. 22 июня «Журналь офисьель» объявил, что накануне Курбе награжден крестом. Курбе тут же вернулся в Париж, где — видимо, с помощью Кастаньяри — сочинил полное достоинства письмо Ришару с отказом от нежелательной награды.

«Находясь в Иль-Адане у своего друга Жюля Дюпре, я узнал о появлении в „Журналь Офисьель“ декрета, делающего меня кавалером ордена Почетного легиона. Этот декрет, от которого, казалось бы, могли меня избавить мои хорошо известные взгляды на художественные награды и почетные титулы, был опубликован без моего согласия. И это Вы, господин министр, сочли своим долгом взять на себя инициативу.

Поверьте, что я отдаю должное чувствам, которыми Вы руководствовались. Придя в министерство изящных искусств после губительного управления, которое поставило себе задачу уничтожить искусство в нашей стране и которое добилось бы этого, действуя с помощью сил и коррупции, если бы не нашлись кое-где люди с сердцем, способным противостоять им, Вы хотели отметить Ваше появление мерой, которая контрастировала бы с приемами Вашего предшественника.

Эти поступки делают Вам честь, господин министр, но позвольте Вам сказать, что они ничего не могли изменить ни в моем поведении, ни в моих решениях…

Мои гражданские убеждения противятся тому, чтобы я принял отличие, органически связанное с монархией. Мои принципы заставляют меня отказаться от награды орденом Почетного легиона, о котором вы договорились в мое отсутствие.

Никогда, ни в коем случае, ни под каким условием я бы ее не принял. Меньше всего я сделал бы это сейчас, когда измены множатся со всех сторон и человеческая совесть печалится столькими корыстными отречениями от убеждений. Честь не в титуле и не в ленточках — она в поступках и побуждающих их причинах. Уважение самого себя и следование своим идеям составляют ее существенную часть. Я уважаю себя, оставаясь верным принципам всей моей жизни. Если бы я отступился от них, я променял бы честь на знак.

Мое чувство художника также не в меньшей степени восстает против того, чтобы я принял награду, даруемую государством. Государство некомпетентно в искусствах. Его вмешательство деморализует, оно губительно для художника, которого оно заставляет сомневаться в себе, губительно для искусства, которое оно замыкает в официальных условностях и обрекает на бесплодную посредственность, — было бы мудро ему от этого воздержаться. Оно выполнит свои обязанности по отношению к нам в тот день, когда предоставит нам свободу.

Итак, господин министр, примиритесь с тем, что я отклоняю честь, которую Вы хотели мне оказать. Мне пятьдесят лет, и я всегда жил свободным, когда я умру, обо мне придется сказать: „Этот никогда не принадлежал ни к какой школе, ни к какой вере, ни к какому институту и особенно ни к какому режиму, если это не был режим свободы“»[349].

Письмо это, опубликованное в «Сьекль» и перепечатанное многими парижскими и провинциальными газетами, вызвало бурю споров, бушевавшую несколько недель. Несмотря на отдельные враждебные высказывания, многие одобряли Курбе за его независимость и отвагу. К нему потоком шли поздравительные письма, в том числе послание за подписью сорока его земляков: «Вашим друзьям в Орнане вряд ли выпадет более благоприятный случай выразить уважение и любовь, которые они к Вам питают… Как гражданин, только что подтвердивший перед лицом властей свою непоколебимую веру в демократические принципы, Вы заслужили наисердечнейшие наши поздравления, и мы убеждены, что отвергнутый Вами орден не прибавил бы блеска Вашей славе. Все мы, знающие Вас, отдаем дань Вашему мужественному решению»[350].

В Париже вызов, брошенный Курбе бюрократии, был отмечен банкетом в ресторане Бонвале на бульваре дю Тампль. Председательствовал Шоде, присутствовало большинство друзей художника, включая Домье, который был в центре внимания вместе с Курбе: он ведь тоже, хотя гораздо менее демонстративно, отказался от креста Почетного легиона. Однако письмо Курбе недолго было главной темой разговоров — внезапно началась война. «Война объявлена, — писал художник домой 15 июля. — Крестьяне, проголосовавшие за, дорого за это заплатят. Еще в начале будет