На золотом крыльце — 3 - Евгений Адгурович Капба

терминами сыпали. Все-таки Иванов во всех этих антикварных штуках реально разбирался. А я — нет. Я любовался видом. Панорама тут была — чудесная! Таврический сад с прудами, дворец… Вот здесь бы — жить, а?

— Забирай кота, — сказал, наконец хозяин.

— Назовите сумму? — уточнил я.

— Ну какая сумма? Вы вот свели меня с двумя ценными специалистами, да и игрушка эта нужна вам не просто так, а во имя любви… Любви же да? Юношеской, светлой и романтичной? — в его глазах загорелся слегка безумный огонек.

— Да-да, — закивал я. — Именно так. Но пятьсот денег я вам оставлю…

— Нет уж, Михаил, у меня иное предложение, — он глубоко вздохнул, а потом выпалил: — Избавьте меня от страха?

— А? — удивился я.

— Я не хочу больше бояться. Просто вычеркните его из моей жизни! Я только что пообщался с герром Лейхенбергом, он кое-что про вас рассказал!

— Арсшлехт! — не сдержался я, а потом постарался успокоиться.

В конце концов, я ведь взялся ставить на место здешнюю крышу. Я вообще за последнюю неделю много съехавших и поврежденных крыш поправил — это был самый популярный заказ для полноценного телекинетика. Еще бы — высотные работы и все такое… Почему бы мне не подлатать протекающий чердак Иванову?

— Итак, — я откинулся в кресле. — Вы теперь — один из тех, кто в курсе моего секрета.

— У вас двойная инициациция, — закивал Ива́нов и его кудряшки затряслись. — Вы знаете, я общаюсь с Николаем Николаевичем Рождественским, и он рассказывал мне о каком-то парнишке, который сильно ему помог… Я и подумать не мог, что тот храбрый курьер, который…

— Всеслав Святославович, ложитесь на кушетку! — горестно вздохнул я. — Поясните: какой конкретно страх вас интересует?

— Не интересует, не интересует! Побойтесь Бога! — замахал руками он. — Выкинуть бы его и забыть! Путешествовать я боюсь… Избавьте меня от страха путешествий? Я всю жизнь здесь, понимаете? Всю жизнь здесь, в Ингрии! Мне кажется, нет больше ничего кроме Таврического сада, Фонтанки, Васильевского острова, Димитровоградки, Лахты и Новой Голландии… Понимаете?

— Я понятливый, — кивнул я. — Ложитесь на диван, будем разбираться.

* * *

У него там был сад с херувимчиками. Натурально!

Пышные кусты со свисающими до земли ветвями, покрытые капельками росы. Розарий с благоухающими бутонами. Какие-то дорожки мраморные, фонтаны с жемчужными струями, все очень просторное и хаотичное. И ангелочки, пухленькие, в набедренных повязках и с книжками в руках, порхают! Чисто как на фресках Рафаэля. Вот это — матерая дичь, на самом деле!

— Так! — сказал я. — И как тут порядок наводить? И как тут страхи искать? Здесь же сплошная лепота и благорастворение воздухов!

Я побродил туда-сюда некоторое время, разглядывая всю эту идиллию, подышал ароматом роз, послушал пение райских птичек и журчание фонтанов и взбесился окончательно. Это ж надо, как у него в башке-то нагажено? Вдохнув побольше воздуха, я рявкнул, подражая рыку поручика Голицына:

— Р-Р-РОТА-А-А!!! СТРОЙСЯ!

Херувимчики заполошно хлопая крыльями принялись слетаться ко мне со всех сторон, сталкиваясь своими пузиками и ляжками.

— Р-равня-а-айсь!… А-а-атставить! — я прошелся вдоль строя ангелочков.

Каждый из них сжимал в руках книжку. Это у Иванова библиотека такая была, подумать только! Его библиотека порхала в эмпиреях на руках у барокковых херувимов!

— По команде «Равняйсь» все, кроме правофлангового, поворачивают голову направо. Правое ухо выше левого, подбородок приподнят! И выравниваются так, чтобы каждый видел грудь четвертого человека, считая себя первым, — понятно? — я видел, что им нифига не понятно, но уже сам тот факт что многие сотни ангелочков теперь выстроились стройными рядами, а не наводили суету в небесах, меня утешал. — Итак… Равняйсь! Нормально, нормально… Смир-р-р-рна! Всем, кто имеет в руках сведения о боязни путешествий господина Иванова — выйти из строя. Те, кто держит в руках книги про походы, поездки, дальние странствия и тягу к перемене мест — стать в первую шеренгу… Мы еще из него кочевника сделаем, если он так просит…

С десяток ангелочков переминались с ноги на ногу с фолиантами в руках прямо передо мной. Я стал по очереди брать у них книги и просматривать оглавления.

— «Крушения поездов, авиакатастрофы и автомобильные аварии» — это не то… «Случаи захвата заложников в общественном транспорте» — тоже не подходит, слишком рационально… «Проблемы с контролем, когда играешь роль пассажира» — слишком занудно… О! «Бабушкины изречения про путешественников!»— я выхватил из рук самого тощего херувимчика замусоленную книженцию и стал листать ее, выхватывая глазами цитаты. — «Иосиф Маркович, подлец, бродяга!», «Будешь как сваха переездная!», «Ни кола, ни двора!», «По горам, по долам!», «Тоже мне, придумал — изучать флору и фауну Крыма!», «Голь перекатная!»

И все — с восклицательными знаками. Золотыми буквами на глянцевой бумаге, в книге формата А2. Как только этот херувимчик таскать ее не задолбался?

Это точно было оно. По всему выходило, знаменитому эстету, когда он был маленьким, бабуля здорово капала на мозги. Дедушка-то его покатался по миру знатно: всю Европу объездил, Закавказье, Средиземноморье, посетил Иерусалим, а уж про Россию и говорить нечего. Вот она и дурила голову внуку своими заморочками, примерно лет с трех и до десяти. Мол, путешественники — это перекати-поле, оторви и брось, бездельники и никчемные люди. Я не я буду, если вычеркнув все эти чеканные формулы, мы не решим его проблему!

— Прощай, бабулина мудрость, — сказал я.

Щелкнул пальцами, высекая огонь, раскрыл фолиант и поднес его к огню. Страницы занялись неохотно. Ангелочек сел на траву и зарыдал.

— Да ладно! — похлопал его по плечу я. — Он сейчас странствовать отправиться, путевые заметки будут появляться огромными пачками. Станешь их хранителем!

Херувим повеселел, встал и подбоченился. Я почесал затылок, и вдруг решил похулиганить. В конце концов — Иванов — взрослый человек, сам решил, что ему пора в путь… А потому, вот что:

— Что вы все молчком да молчком, ребята? Хотите, я вас песенке научу? Итак, автор — Бильбо Бэггинс, хоббит…

— Хоббитцев не бывает! — пискнул тот самый тощий, у которого я отобрал книжку.

— Гос-с-поди, лучше бы ты молчал, честное слово! — вздохнул я. — Слушаем и запоминаем!

И продекламировал:

— Бежит дорога все вперед.

Куда она зовет?

Какой готовит поворот?

Какой узор совьет?

Сольются тысячи дорог

В один великий