Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

Йарвха жила на другом конце поселка, если, разумеется, подобное понятие применимо к пещерам. Подступающий вплотную к Кундузу язык горного массива Дабанкару был сплошь изрезан большими и малыми норами, многие из которых оказались вполне пригодными для жилья. За бессчетные же века существования Черного Кряжа злые ветра Унсухуштана день за днем, крупинка за крупинкой вытачивали малые трещинки в теле камня, расширяя имевшиеся пустоты и вытачивая новые. Самая крайняя пещера уже добрых пять столетий принадлежала матери Тхаурх и ее немногочисленным отпрыскам. В живых на сегодняшний день из детей Тхаурх оставались дочь Йарвха и сын Шаграт. Шаграта здесь в последний раз видели лет этак семьдесят назад, он столь же внезапно исчез, как и появился. Говорили, что после возвращения из Харада он так и не смог оставить ремесло воина, и теперь в хорошем чине коротает свои дни не то в Минас Моргуле, не то в Кирит-Унголе. Что же касается Йарвхи, то ее собственное потомство по меркам Ночного народа также было весьма скромным: дочь и два сына. Хотя с этим все как раз просто: в племени молодую и красивую женщину очень сильно недолюбливали, только что не плевали вослед. Не один десяток лет после рождения дочери ей пришлось провести в одиночестве, ибо молва так и не простила хохотушке-Йарвхе похождений ее юности. Иные мужчины попросту брезговали, так что с количеством детей все ясно: откуда же их больше взять?

Занятая приготовлением обеда Йарвха была удивлена донельзя, узрев на собственном пороге почтенную хар-ману Корух, которая, толком не успев перевести дух после бега, сообщила, что ее, Злую Траву, немедля желает видеть Хуркул-иргит. Появление главы клана в скромном жилище отщепенки само по себе было событием из области невероятных, а уж то, что пожилой женщине пришлось совершить пробежку… Однако более всего Йарвху поразили босые ноги правительницы — это зимой-то! — причем настолько, что она кое-как вытерла испачканные в мясе руки и выскочила на улицу вслед за хар-ману. Обуться, она при этом, правда, все же удосужилась: впрыгнуть в короткие башмаки — минутное дело, это вам не сапоги натягивать!

Миновав охранные камни вокруг шатра говорящего-с-духами, Йарвха испытала давно забытую робость. Ей уже доводилось бывать здесь, около полувека назад. Тогда молодая женщина приходила к шаману за советом касательно странных способностей своей тогда еще малолетней дочери Шары. Птицеподобный мудрец утешил встревоженную мать не вполне понятной фразой. Эту фразу Йарвха на всякий случай, запомнила крепко: «Минуло время скорби, да не настало время прощения. Память — сама себе власть и хозяйка — когда вернуться, когда уйти, где свернуть с пути». Именно он, кстати, и присоветовал Йарвхе никому и никогда не рассказывать о непонятных словах, что произносит в забытьи странно бледнокожая девочка, не знающая страх перед солнечными лучами. Вот Йарвха все эти годы и молчала в тряпочку. Да что толку: повсюду не углядишь. Полтора круга назад, четырнадцатого кабугаза явились государевы посланцы и забрали дочку с собой. Справедливости ради, правда, следует добавить, что забрали они также и всех парней, кому шесть десятков сравнялось, ах-ха… На что в армии Унсухуштана понадобилась девица, соплеменники не знали, хотя очень может статься, что посланцы государя действовали по схеме: «С паршивой овцы — хоть шерсти клок». Духи хранили обоих мальчишек — Раглука и Лугбара — в момент визита собирателей живой дани обоих сыновей в стойбище не оказалось. Охотник и зверолов Раглук ушел тогда в горы стеречь снежного зверя ирбасу[51] и вернулся только седмицу спустя, а беспутный тихоня Лугбар уже успел к тому времени сбежать в Харад вместе с проходившим через Кундуз караваном. Так что за отсутствие братьев Шаре пришлось отдуваться лично, впрочем, судя по ее виду, скорая и долгая разлука с родным очагом не слишком опечалила девушку. Невзирая на древний закон, спокойно взяла в руки стальные ножницы, какими овец стригут, перекинула через плечо многочисленные вороные косы и обрезала их до лопаток. И голове в дальней дороге легче, и духам предков достойная жертва — да хранят от меча, от стрелы, от наветов недобрых, лжи вредоносной, да предательства нежданного. Мать Тхаурх только руками всплеснула. А странная девица молча собралась, попрощалась со всеми и вышла за порог, только ее и видели. А Йарвха еще долго глядела вослед удаляющейся колонне новоиспеченных защитников, пока слезы из напряженных, немигающих глаз не заслонили от нее тоненькую фигурку в шерстяной коричневой рубашке, отороченной по подолу заячьими хвостиками… И до самого утра упрашивала Желтую Сову и неведомых закатных духов, каким йерри поклоняются, уберечь ее дитя от бед, ах-ха… а потом и солнце взошло.

Оказавшись в шатре Хуркул-иргита, Йарвха первым делом сбросила башмаки, и, опустившись на колени, поклонилась хозяину.

— Йарвха из клана желтой Совы приветствует уважаемого Хуркул-сама на пороге его жилища. Да продлятся дни его в мудрости и всеведении!

Она не успела обрадоваться тому, что так удачно вспомнила подходящее к случаю приветствие, ибо Хуркул-иргит не удостоил женщину ответом. Вместо того, он очень медленно повернулся к коленопреклоненной гостье, и, ни к кому не обращаясь, нараспев произнес:

Шести народов старших кровь

Вспять повернёт кольцо веков,

И станут равны пред судьбой

Гордец, Хранитель и Изгой.

И обретет причастный ей

Спасенье, скрытое в себе!

После чего помолчал, пожевал сухими губами и устало добавил:

— Свершилось то, что должно, о, Йарвха. Твоя дочь встала на путь, что по праву рождения был начертан для нее уллаг’ай, первейший из которых… Мелх-хар Создатель!

При звуках запретного имени Йарвха отступила, или лучше сказать, отползла назад, а почтенная хар-ману испуганно охнула и тяжко осела на пол. С Хуркул-иргитом творилось что-то невероятное. Куда подевался прежний придурковатый собиратель птичьих перьев, автор бредовых и туманных предсказаний, иссохший от постоянного употребления ядовитого дурмана горе-колдун? Сейчас взору двух испуганных женщин предстал настоящий кхургуб-у-уллаг’ай, постигший тайну хода времен и сущности судеб, гордый пророк, в чьих глазах сияет знание, недоступное смертным и бессмертным земным тварям! Это было настолько невероятным, что…

Снаружи шатра раздался гвалт голосов, а вслед за тем — тяжкий удар гонга, призывающий всех к молчанию. Тишина, конечно, не наступила, однако голоса несколько попритихли. Тщетно выдержав паузу, незнакомый, хорошо поставленный голос выкрикнул:

— Жителям Кундуза — слово государя Харт’ана Гортхара, верховного главнокомандующего Унсухуштана!

Корух живо вскочила на ноги, задернула