Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг

10 до 12 — опять долбление Талмуда; в 12 часов чтение урока преподавателем, которое обыкновенно продолжалось до 2 часов; от 2 до 4— обед и отдых, от 4 до 6— общие занятия, от 6 до 7 — молитва, от 7 до 9 — общие занятия, наконец, в 9 часов — вечерняя молитва и отдых, и так изо дня в день.

Можно себе представить переутомление учеников при таком режиме, в особенности в такой тесноте и духоте и при таком скудном питании! Неудивительно, что все почти ученики мирской иешибы были измученные, бледные и малокровные, какие-то робкие и пришибленные под гнетом помощника раввина, сурового преподавателя, который ежедневно по целым часам делал круги по школе, следя за тем, чтобы ученики не занимались разговорами, а беспрестанно долбили Талмуд.

Самым мучительным моментом для меня, по крайней мере, был день раздачи ученикам ежемесячного пособия, которую производил тот же угрюмый помощник раввина и которая сопровождалась целым церемониалом. Помощник уединялся в маленькую комнатку, пристроенную к школе, забрав с собою мешки с медными деньгами и одного из учеников для счета их. Перед грозным учителем лежал список учеников, которым предстояла выдача, а ученик-ассистент раскладывал кучки от 75 копеек до 3 рублей. Но никто из пенсионеров не был уверен в полной получке пайка.

Дело в том, что учителю предоставлено было право убавлять (но не прибавлять) назначенное пособие по своему усмотрению и даже лишать его совсем провинившегося чем-нибудь ученика: за разговоры во время общего учения, за малое усердие во время молитвы, за всякую шалость. Поэтому ученики со страхом и трепетом входили в мрачную каморку, не зная, чем решится их судьба. Если ученик выходил из судилища веселый и торжествующий, это значит, что он получил пособие в полном размере; если же кто выскочит из каморки бледный, со скрежетом зубовным, значит, произошли выговоры и вычеты.

Мне часто приходилось подвергаться подобным «дисциплинарным» взысканиям, и вместо 75 копеек я получал иногда 40 и 30 копеек, которым все же был рад.

Хотя для моих лет — во время пребывания в мирской иешибе мне было около двенадцати лет — я мог считаться способным и многознающим учеником, но многие превосходили меня и способностями, и знанием Талмуда, они считались илуим (возвышенными), и я им крепко завидовал. Все мы, ученики, верили, что путем горячих молитв и продолжительных постов можно вымолить у Бога «просветление» головы, после чего вся премудрость Талмуда и его комментаторов легко, без всякого труда откроется просветленному уму просящего. Многие ученики, как рассказывали, прибегали к следующему способу: обрекли себя на двухсуточный пост, в течение которого не брали в рот никакой пищи, ни даже капли воды, они на ночь запирались в синагоге, открывали священную скинию (орын-койдем), брали в руки священный свиток Торы (Пятикнижия Моисея), писанной на пергаменте, и в совершенном одиночестве проводили всю ночь в рыдании и молитвах о просветлении их разума, после чего они делались великими учеными и глубокими знатоками Талмуда.

Попробовал было и я проделать всю эту процедуру, но не мог выдержать ни двухсуточного строгого поста, ни страшной мысли о том, что должен буду остаться один на всю ночь в синагоге, почему после тридцатичасового поста я должен был отказаться от совершения великого подвига… Так я и не «просветлел» окончательно, и из меня не вышел великий ученый раввин.

Но в то же время я вздумал проделать другое подвижничество, которое чуть не стоило мне жизни.

По еврейскому поверью, кто накануне Иом-Кипур (Судного дня) совершит шай-иволос (310 окунаний) в проточную воду, тот уже наверное попадет после смерти в Царство Небесное «праведником». Желая заручиться этим верным пропуском в рай, я накануне Судного дня отправился к реке, текущей у местечка Мир, для совершения 310 окунаний. Судный день выпадает у евреев обыкновенно в последних числах сентября, когда наступают утренние заморозки, а на речках образуется тонкий слой льда. Так было и в злополучный для меня день. Но это обстоятельство меня не остановило. Жажда духовного очищения превозмогла неприятную перспективу принять ледяную ванну. Быстро раздевшись, я бросился в студеную речку и два-три раза окунулся с головою в воду. Почувствовав страшный холод во всем теле, я все еще храбрился, еще несколько раз окунулся в воду и думал, что мне удастся совершить все 310 окунаний, но на девятом я остановился. Тело мое посинело, дыхание сперло, и я, весь дрожа, выскочил на берег, отказавшись до поры до времени от Царства Небесного. Наскоро одевшись, я побежал что есть мочи в школу. Здесь я согрелся и подкрепил свои силы. Заговевшись до захода солнца на великий, обязательный для всех евреев пост, продолжающийся 24 часа в бдении и молитвах, я его сносно сравнительно выдержал, но на следующий день почувствовал сильнейшую боль в животе, так что не мог устоять на ногах и слег. Очевидно, я сильно простудил свою полость живота. Со мною сделались судороги, и я страшно кричал от нестерпимой боли. Меня на руках перенесли в маленькую комнатку, служившую по субботам и праздничным дням молельной для женщин, а в будни — приемным покоем, и уложили на деревянную скамейку без всякого матраца. Кто-то ушел за фельдшером.

Вскоре явился какой-то засаленный старый еврей, который ощупал меня и глубокомысленно решил, что необходимо поставить на живот тридцать банок. Через час я был уже облеплен банками, предварительно изрезанный острой бритвой.

Несмотря на обилие выпущенной крови и на нестерпимую боль от впившихся в тело банок, мне стало легче. Внутренняя боль уступила внешней. Через два дня я совершенно поправился. Молодой, здоровый от природы организм все выдержал: и тридцатичасовой пост, и ледяные ванны, и варварские банки.

При иешибе специального приемного покоя не было, не существовало также никакой правильной медицинской помощи, да, кажется, во всем Мире тогда и доктора не было; все болезни лечились банками, однако ученики, несмотря на ужасные гигиенические условия и плохое питание, редко хворали.

Но вот однажды случился грех: в стенах школы как-то вдруг умер чахоточный ученик. Это было громаднейшее событие в жизни семинарии. По еврейскому обычаю похороны обязательны в самый день смерти. Всякое учение было отменено; все ученики толпились вокруг лежавшего на полу товарища и читали заунывным голосом псалмы Давида. Перед выносом тела один из находившихся случайно в Мире проповедников сказал напутственное слово (геспед), которое вызвало громкое рыдание всех присутствующих.

Об этих «проповедниках» (магидим), искусно умеющих увлекать своими речами толпу слушателей, стоит сказать несколько слов.

Проповедники — обычное явление среди русских евреев, в