Судьба, судьбою, о судьбе… - Лилиана Иоганес-Эдуардовна Бреверн

Затем следовали следующие строки: «Королевская Лиля — знак Бурбонов, Бревернов и пр. дворян, Мендес Пинто». «Странствия Бреверн», книга, перевод с португальского, «Портолиля — портвейн». «Португальская бреверна — каскадный танец обезземеленных латифундистов», «Цейхгауз, кафенгауз и т. п. — постройки особого назначения».

И все это на десяти первых страницах книги объемом в 20 печатных листов, оставленных пустыми, скорее всего, в расчете на мое собственное перо, способное их заполнить. (Сегодня я знаю, что в тот год ты, Георгий Клодт, писал книгу о своем прадеде Петре Карловиче Клодте фон Юргенсбурге.) Юрка! Ты просто меня запрограммировал. И сегодня я почти завершаю завещанное мне тобой дело. Спасибо!

Да, а помнишь, как мы — ты, Галя, Юра и я — любили ходить в горы и гулять по царской тропе в Крыму? Вы с Галей жили всегда в Гурзуфе в старом Доме творчества художников, а мы с Юрой — в новом.

Теперь у художников не осталось ни того, ни другого. Вот так!

XXVII

Где-то в середине восьмидесятых я, подсчитав объем переведенных мной произведений португальских и бразильских писателей, решилась подать документы в Союз писателей СССР, выслушав советы своих друзей-переводчиков, которые со знанием дела говорили мне, что путь в Союз писателей долог и тернист для каждого вступающего (но оставлять надежду, как понимала я, не стоит!), а для меня с таким именем, двумя отчествами и такой фамилией, да еще — редактора такого крупного издательства, как «Художественная литература», — о-со-бен-но! Кому-то из членов приемной комиссии не дала перевод, кого-то обидела правкой, а кого-то ею обделила. И этого вполне достаточно, да, да!

«Ты понимаешь, что это запоминается на всю жизнь, — сказал мне как-то Сергей Гончаренко (тогда он был членом бюро творческого перевода), — особенно у злопамятных. А потому на прохождение всех инстанций: бюро творческого перевода, приемной комиссии Московской писательской организации и писательской организации СССР потребуется время, и немалое! Так что, если у тебя уже есть необходимый листаж и рекомендации переводчика (прозаика), поэта и литературоведа, то подавай бумаги немедленно. Не тяни!»

«Не тяни! Подавай в Союз, — подбадривал меня муж, который вступил в Союз художников СССР сразу по окончании вуза и участия картины «Кореянка» на Всесоюзной художественной выставке в 1956 году в Третьяковской галерее. — Сама-то подумай, твои переводы высоко ценит Николай Михайлович Любимов!»

«И помни, — напутствовала меня Скина Вафа (переводчица с испанского, которая когда-то работала под началом все того же Столбова), — ты нажила себе ой какого врага на всю, как говорят, оставшуюся жизнь».

«Мою?» — спросила я ее с усмешкой, но не без тревоги.

«Нет, хочу надеяться, Столба!»

Так многие называли Столбова в издательстве.

«А вспомни, Скина, как он меня брал в редакцию с распростертыми объятиями! Кстати, мало что обо мне зная».

«Так он же брал красивую женщину, да еще со знанием редкого португальского языка. Но всегда говорил: «Что за черт! Как красивая баба, так обязательно стерва!»

Однажды я навещала родителей мужа на Новодевичьем кладбище и какое-то время постояла у колумбария, где захоронен твой прах, Скиночка, вспоминая, как ты говорила мне: «Тебе ли не знать, как, готовя себе открытые двери в Союз писателей, Столбов привечал известных прозаиков и поэтов, раздавая им переводы и с испанского, и с португальского, вспомни, вспомни. И дал бы с китайского, если бы мог!» — «Но за это ему большое спасибо, — отвечала я тебе, — книжки-то выходили достойные!» — «Да, да, однако, такой известный, правда, независимый переводчик, как Николай Михайлович Любимов, оставался в стороне, и у Столбова не работал. Ведь прекрасный двухтомник Сервантеса в серии «Литература эпохи Возрождения» в переводе Николая Михайловича Любимова с иллюстрациями Гюстава Доре вышел у вас в издательстве только в 1988 году, спустя тринадцать лет после ухода Столба на пенсию и накануне его смерти, случившейся в 1989 году».

Выслушав доводы каждого, я решила поторопиться и подать заявление в Союз писателей как можно скорее, раз прохождение туда было таким долгим и муторным делом. Мне ведь так хотелось, вступив в Союз, уйти из издательства и заняться только переводом.

Первым рекомендацию в Союз писателей мне дал Николай Михайлович Любимов, который меня в глаза и за глаза называл не иначе, как Екатериной Третьей. Он дарил мне свои книги с такими надписями: «Дорогой и очаровательной Лиле с пожеланиями удач, успехов и радостей». Н. Любимов. Москва, 1978 г. «Перевод — искусство». «Дорогой Лиле с пожеланием здоровья и благополучия». Н. Любимов, Москва, июль (мой день рождения), 1983 г. «Былое лето».

Вторую рекомендацию в Союз писателей мне дал замечательный поэт и милый, открытый (во всяком случае, со мной) человек Юрий Левитанский.

В его книгу «Избранное», вышедшую в нашем издательстве в 1982 году в редакции «Советская литература», в раздел «Близкие ритмы» вошли и переводы с португальского, над которыми мы с ним работали в нашей редакции, когда в 1974 году выходил в свет сборник «Португальская поэзия XX века». Именно в этом сборнике в переводе Левитанского в СССР впервые были опубликованы стихи Фернандо Пессоа, крупнейшего поэта не только Португалии, но и всей Европы первой половины XX века. По решению ЮНЕСКО в 1988 году вся Европа отмечала столетие со дня рождения этого великого поэта.

Из литературоведов рекомендацию в Союз писателей дала мне Инна Артуровна Тертерян. Большего я и желать не могла.

В итоге 23 ноября 1988 года я получила билет члена Союза писателей СССР.

Надо сказать, что восьмидесятые годы были для меня как для редактора очень плодотворными. В свет вышли двуязычный сборник «Поэзия Европы XIX и XX вв.» (португальская часть XX века была сделана мной) и иллюстрированное издание «Сказки и легенды Португалии» (здесь я выступила не только как редактор, но и как переводчик) и одновременно «Мифы, сказки и легенды Бразилии». Потом «Лирика» величайшего поэта Португалии XVI века Луиса де Камоэнса и «Лузитанская лира». И «Лирика» великого зодчего слова конца XVIII века Мануэла Марии Барбоза ду Бокаже, в творчестве которого (как пишет португальская критика) искусство португальского стихосложения достигло своего апогея. Потом вышли «Новеллы» классика португальской литературы XIX века Эсы де Кейроша, чуть позже — Собрание сочинений Эсы де Кейроша в двух томах, а также двухтомники писателей XX века Фернандо Наморы и всем известного у нас в стране бразильского писателя Жоржи Амаду.

И вот, когда я, уже будучи членом Союза писателей, в 1989 году решила уйти из